Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин

Лафайет основные принципы Декларации сформулировал, многое заимствуя из американской Декларации независимости, но подобный проект Декларации прав человека и гражданина был впервые оглашен не только во Франции, но и в Европе вообще.

Было решено учредить конституцию Франции, даровать гражданам Франции свободу печати, свободу личности, все гарантии, которые обеспечивают в общественном строе естественную свободу человека.

Внимательно следя за полемикой, Николай Румянцев заметил, что в конституции зафиксирован монархический образ правления, престолонаследие по мужской линии, исключительное присвоение королю исполнительной власти, ответственность всех агентов власти, сотрудничество короля и нации при подготовке новых законов, право нации облагать себя податями и личная свобода.

Собрание назначило комитет по созданию конституции из наиболее умеренных членов собрания, многие из них мечтали об английской конституции. Потом избрали комитет по продовольствию…

В начале июля король предлагает министру Неккеру уйти в отставку, на Марсовом поле выстраиваются королевские войска, народные толпы в ужасе и требуют оружия. Генеральные штаты предлагают королю вернуть опальных министров, удалить из Парижа вооруженные силы, сделать все, чтобы успокоить встревоженные народные массы. Парламент объявляет свои заседания непрерывными, маркиза Лафайета назначает вице-президентом республики.

Напряжение нарастало. Король, принимая депутации, ничего не мог поделать против ярости простого народа. Бастилия была окружена толпами народа. Ночью Национальное собрание получило известие, что Бастилия пала. Герцог Лианкур, личный друг короля, главный хранитель королевского гардероба, разбудил короля и сообщил ему о народном восстании и взятии Бастилии.

– Так это бунт? – растерянно спросил король.

– Государь, скажите лучше – революция, – бесстрастно ответил герцог Лианкур.

– Рано утром поедем в собрание. Может, там договоримся о прекращении волнений.

Людовик XVI, в сопровождении братьев графа Прованского и графа д’Артуа и ближайших придворных, явился на собрание и произнес трогательную речь, называя собрание Национальным и выражая полное доверие депутатам.

– Почему-то вы боялись, а я вот пришел сюда, полностью вам доверяю!

Эти слова были покрыты рукоплесканиями и восторженными возгласами. «Депутаты встают, окружают короля и пешком провожают его до дворца. Толпа теснится около него, во всех глазах слезы, и ему едва удается открыть себе путь через эту массу людей. Королева в эту минуту со всем двором стояла на балконе и издалека любовалась этой трогательной сценой. Она держала сына на руках, а дочь ее, стоявшая подле нее, наивно играла волосами брата. Королева, глубоко тронутая, наслаждалась любовью французов. Увы, сколько раз в течение этих роковых раздоров обоюдное умиление примиряло сердца! На минуту все казалось забыто, но на следующий день, даже в тот же день, двор возвращался к своей надменности, народ впадал в прежнее недоверие, и непримиримая ненависть шла своим чередом» (Тьер А. История Французской революции. С. 147–148).

Но ярость простого народа была направлена против чиновников – Фулона, Бертье, коменданта Бастилии Делоне, над ними надругались и обезглавили.

Граф Николай Румянцев хорошо понимал положение Российской империи, вступившей в войну летом 1787 года в союзе с Австрией и через год начавшей войну со Швецией; одновременно с этим начались волнения в Польском королевстве.

Русский посол во Франции Иван Матвеевич Симолин, начавший свою дипломатическую карьеру с 1743 года, успел побывать секретарем во многих странах, был и дипломатическим агентом и при главнокомандующем русской армией Петре Румянцеве; с 1784 года он стал полномочным министром в Париже. Его письма и донесения – ценнейший источник знания о Великой французской революции и о внешней политике Российской империи. Кроме официальных писем, И. Симолин посылает экземпляры газет, брошюр, памфлетов, докладных записок, официальных актов, карикатур.

«Революция во Франции свершилась, и королевская власть уничтожена, – писал в Петербург И. Симолин 19 июля 1789 года. – Восстание города Парижа, к которому умы, казалось, были подготовлены, разразилось на другой день после отъезда г. Неккера… Это восстание сопровождалось убийствами, вызывающими содрогание… Жестокость и зверства французского народа проявились при всех этих событиях в тех же чертах, как и в Варфоломеевскую ночь, о которой мы еще до сих пор с ужасом читаем, с тою только разницей, что в настоящее время, вместо религиозного фанатизма, умы охвачены политическим энтузиазмом, порожденным войною и революцией в Америке… Я счел своим долгом не медлить с отправкой курьера с известием о событии столь большой важности при любых обстоятельствах и имеющем в настоящее время особое значение для нашего двора. Было бы заблуждением рассчитывать теперь на союз и на политическое влияние Франции. Каковы бы ни были соображения нового министерства к предполагаемому союзу с ее императорским величеством, оно не может уделить ему большого внимания, и надо рассматривать Францию, в свете стоящих перед нами в данный момент вопросов о положении дел, как несуществующую. Я не беру на себя смелость давать советы, но все же считаю своей обязанностью доложить о положении дел, каким оно мне представляется, и сказать, что Франция, даже с лучшими намерениями по отношению к нам, не сможет оказать нам никакой услуги и что союз с ней будет иллюзорным для Российской империи. Кроме того, нация питает отвращение к союзу с австрийским домом, из-за королевы, и если бы даже можно было заключить договор, он был бы нарушен, потому что министры будут вынуждены следовать принципам и побуждениям третьего сословия, которые возьмут верх над всеми другими соображениями. Если императрице нужны будут посредники, чтобы облегчить завершение двух войн, которые она ведет, то будет совершенно необходимо обратиться к кому-либо другому… Все поражены при виде того, как в течение тридцати шести часов французская монархия была уничтожена и ее глава вынужден соглашаться на все, чего разнузданный, жестокий и варварский народ требует от нее с такой дерзостью и таким повелительным тоном, и еще считать себя при этом очень счастливым, что народ соблаговолил удовлетвориться его отречением от своей власти и от своих прав… Многие придворные уехали. Среди них называют г-жу де Полиньяк, воспитательницу детей Франции, герцогиню де Гиш, ее дочь, графа де Водрёйль, г. барона де Безенваля…» (Французская революция 1789 г. в донесениях Симолина // Литературное наследство. 29/30. М., 1937. С. 400–404).

Симолин уверял, что Париж похож на логовище тигров. Де Фулона повесили на фонарном столбе, затем отрубили голову, насадили ее на палку и таскали по улицам Парижа, точно так же поступили и с его зятем Бертье де Совиньи.

В других донесениях И. Симолина говорится о том, что летом 1789 года во Франции наступила полнейшая и беспримерная анархия, состояние полного разрушения, «нет ни судей, ни законов, ни исполнительной власти, и о внешней политике настолько нет речи, как будто это королевство вычеркнуто из европейских держав» (Там же. С. 408). В Национальном собрании идут столкновения между