Чаша страдания - Владимир Голяховский

— Но ведь читать учебник можно и в трамвае.

Горячий грузин Тариель возражал:

— Да, генацвале, ты прав — читать можно, конечно. Но поди попробуй раскрыть книгу в тесноте и давке.

Коля Рыбаковский добавлял:

— Если еще ты внутри вагона. А то ведь приходится висеть весь путь на подножке.

Москвичи, конечно, были в привилегированном положении — они жили дома, с семьей, и некоторые были хорошо обеспечены. А половина Лилиной группы была из провинции и жила на стипендию, которая в те годы была совсем небольшой. Прожить на нее, да еще и платить за жилье, было невозможно. Ребята посильнее и поздоровее подрабатывали по ночам, таская грузы где-ни-будь на складах или на железнодорожных станциях. Девушки устраивались дежурными у телефона на целые ночи. А поработав, все шли на занятия. Многим было тяжело, но то и хорошо в студенческие годы, что молодость преодолевает все.

Советское учебное заведение было немыслимо без «общественной работы» студентов. На второй день было устроено комсомольское собрание группы, а затем и всего курса с повесткой дня «О воспитании советской морали». В группе Лили только двое не были комсомольцами — она и Рупик Лузаник. Но на открытое собрание им все равно было велено прийти. Рупик недовольно протер очки и ворчливо сказал ей:

— Придется идти, — и вздохнул: — Неоправданная потеря времени.

— А что бы ты хотел делать?

— Я бы лучше поехал в Ленинскую библиотеку.

— Зачем в Ленинскую?

— Там можно читать иностранную литературу.

Лиля поразилась и посмотрела на него с уважением — ей еще не приходилось видеть никого, кто читал бы иностранную литературу, да еще в самой большой и важной библиотеке. Она там никогда не бывала. Он спросил:

— Ты почему в комсомол не вступила?

— Так… — она не хотела рассказывать, что она дочь «врага народа». — А ты?

— Я? Просто я не считаю, что это важно для карьеры.

— Правда? Ты хочешь стать ученым?

— Да, хочу и стану.

Перед открытым собранием было короткое закрытое, на нем выбирали комсомольский комитет курса. От их группы выбрали Ирину Шахназарову, хорошенькую голубоглазую девушку, наполовину армянку. Во второй части первокурсникам, отдельно юношам и девушкам, «читали мораль», как потом выразился Виктор Касовский, — как они должны себя вести, как одеваться.

Член партийного комитета доцент Добрынина говорила студенткам:

— Вы все комсомолки и должны понимать советскую мораль в отношении одежды. Одеваться надо скромненько, кофточка должна быть до самой шейки, ни в коем случае не должно быть выреза у начала груди. Юбочка или платьице должны быть ниже колен, настолько, чтобы, когда садитесь, не видны были панталончики. Не надо надевать ничего в обтяжку и нельзя ходить виляя задиком — это вульгарно и некрасиво.

Как только девушки вышли из института, они с хохотом начали передразнивать Добрынину:

— Не надо вилять задиком… не надо показывать панталончики… не надо, не надо… А что надо? Ходить как монашенки?..

Испанка Фернанда, нетерпеливая и горячая дочь юга, темпераментно говорила:

— Что это нам навязывают строгие правила в одежде? Если их послушать, то все тело женщины должно быть закрыто наглухо, платья должны свободно свисать с нас, как с вешалки. Им не нравится одежда в обтяжку, которая подчеркивает естественные формы. Если так одеваться, то чем мы сможем привлекать мужчин? В таких нарядах им будет противно смотреть на нас.

Наивная Инна Бурьян спросила:

— А что бы ты хотела носить?

— Я бы хотела иногда носить брюки. Это красиво и удобно. В Европе женщины носят, а нам здесь запрещают.

— Ну да, а юбки и платья должны быть обязательно намного ниже колен, а кофточки и верх платьев — по самую шею.

Фернанда заговорила опять:

— А может быть, я хочу показывать свои колени, и свою грудь тоже?

Подошел Виктор Касовский:

— Хочешь показывать? Я с удовольствием посмотрю.

Все рассмеялись. Фернанда не унималась:

— Подумаешь — воспитание морали! Это не правила, а дурацкие ограничения. Вот увидите, все равно придет время, когда все смогут показывать коленки или носить брюки.

Маленькая Инна Бурьян проговорила с жалобным вздохом:

— Я вчера обошла пять магазинов, хотела хоть что-нибудь купить. Но выбор такой скудный и все так ужасно плохо пошито. Ужасно!

Лиля подошла к Фернанде:

— Почему тебе хочется показывать коленки?

Та взглянула на нее огненными черными глазами, как молнии метнула:

— Потому что я женщина и хочу, чтобы мужчины на меня смотрели. Я хочу быть привлекательной. А мужчины любят женские коленки, это их привлекает.

Мужчины, которых она собиралась привлекать в институте, настоящими мужчинами еще не были. Немногих из них, кто мог одеваться модно — в узкие брюки и длинные пиджаки, подсмотренные в иностранных фильмах, — называли «пижонами» и «стилягами». Единственным пижоном в Лилиной группе можно было считать весельчака и балагура Виктора Касовского. Он носил фасонную шляпу ярко-зеленого цвета с лихо загнутыми вверх полями.

Лиля буквально купалась в атмосфере новых знакомств и новых интересов. Насколько все это было непохоже на школу! Теперь из запуганной и угрюмой школьницы, какой она была недавно, она вдруг перевоплотилась в общительную хохотушку. Вскоре ее уже знали многие на курсе и она знала чуть ли ни всех. Но больше всего она, конечно, сблизилась с ребятами из своей группы.

С первого дня на курсе возникла атмосфера влюбленности. Восемнадцатилетние всегда к этому готовы, всегда этого ждут и думают об этом. Девушки охотнее всего обсуждали романтику и любили посплетничать. Они составляли большинство: шестьдесят процентов курса. Медицинская профессия в Советском Союзе считалась специальностью второго сорта, женской специальностью, и при выборе высшего образования стояла далеко позади многих технических профессий. Врачебная зарплата была нищенской, вдвое-втрое меньше заплаты инженера и даже ниже заработка квалифицированного рабочего. Естественно, большинство молодых мужчин стремились к техническому образованию и глядели на студентов-медиков свысока. Традиционно считалось, что в медицинский институт поступают в основном люди без особого призвания и талантов, а большинство девушек как раз такие и есть.

Но медицина всегда имела и никогда не перестанет иметь притягательную силу. Главное в привлекательности медицинской профессии — это ее гуманитарная полезность, равной которой нет ни в какой другой профессии. Студенты знали, конечно, что их будущая работа оплачивается низко, но это не останавливало их. Многие любили медицину с юных лет и мечтали стать врачами. Девушки не хотели идти на тяжелую инженерную работу в цеха заводов и на стройки — все-таки работа врача чище и приятнее. Им, будущим матерям, медицинские знания будут полезны не только для помощи пациентам, но и для их детей и семей. А среди молодых мужчин, которые пришли учиться в медицинский институт, были целенаправленные юноши. Они понимали, что медицина включает в себя широкий спектр практических и теоретических наук. Это позволит им в будущем работать в лабораториях и институтах, где платят лучше.