Шпага Софийского дома - Андрей Посняков

— Ну, давай, Олег, хоть по чарке. Чай не перевар, не отравимся!

Выпили — обожгло небо. Не сказать, что сильно приятный напиток, но уж всяко получше того пойла, что под видом разных водок продавалось в петербургских магазинах. Закусили кислой капустой, выпили по второй — тоже ничего пошла.

Народ в питейном доме пьянел быстро. Многие, как видел Олег Иваныч, пили перевар — строго-настрого запрещенный указом самого великого князя. Из под полы, оглядываясь, покупали у ярыжки. Видно — дешевле, да и позабористей. Кое-где пьяно загорланили песню, тут же перебитую. Кто-то ударил собутыльника в нос, выпустив на стол красные сопли, кто-то выхватил кистень, в дальнем углу двое пьяных мужиков бились насмерть в окружении зрителей. Злобство. Злобство и свинство — так можно было б охарактеризовать атмосферу московского питейного дома.

Отдохнули, называется. Развеялись… Того и смотри, как бы самим морды не начистили.

Олег Иваныч незаметно поправил под столом шпагу и пожалел, что не надел латы. Тут же и усмехнулся — это ж что такое творится, в корчму уже в боевых доспехах ходить приходится!

— Может, домой пойдем, Олежа?

— Да пожалуй что, и пойдем… — согласно кивнул Олег Иваныч…

Они вышли — уже стемнело — до Неглинной было рукой подать. Хоть в этом повезло — идти далеко не надо. Вон, завернуть только за угол… Олег Иваныч вдруг прислушался. Позади раздавались чьи-то осторожные, крадущиеся шаги!

Приложив палец к губам, Олег Иваныч затаился, осторожно вытащив шпагу.

Опа! Сразу трое. Ничего, тем хуже для вас!

Хотя… может, и не за ними это вовсе… Проверим.

Сграбастав за шиворот первого попавшегося под руку, Олег Иваныч приставил к его боку холодное острие шпаги.

— Пошто за нами следишь, шильник?

— То не я. То они… — пойманный мужичонка, захрипев, показал рукой на своих убегающих спутников, один из которых на ходу обернулся.

Лучше б он этого не делал! Лучше б так и бежал без оглядки!

Митря Упадыш! Олегу Иванычу ли не узнать было этой козлиной бороды? Даже в московской тьме, да хоть в адской! Так вот кто тенью скакал за ними на протяжении всего пути в Москву, вот кто, обогнав, организовал засаду, стоившую жизни троим посольским?

— Ах, сволочь… Ну, жди!

Огромными прыжками Олег Иваныч ринулся за шильником, слыша позади себя топот сапог Никиты Ларионова. Темная фигура Митри в залатанном армяке маячила впереди, почти рядом. Еще пара прыжков, и…

Черт!

На ходу споткнувшись о подложенное поперек улицы бревно, Олег Иваныч с разбега навернулся на утоптанный снег. Хорошо — шпагу из рук не выпустил.

Тати ночные — словно только того и ждали. И откуда их только взялось столько? Налетели, словно саранча, навалились скопом.

Ан гард!

Олег Иваныч с ходу проткнул двоих, остальные попятились.

Кто-то — кажется, Митря Упадыш — зажег факел. Приземистый пожилой мужик встал перед Олегом, опираясь на саблю.

— Глаз… он шипить, как его вырывають…

Где-то Олег его уже видел. И присказку эту слышал. Матоня! Именно так звали того кобзаря, что чуть не угробил Гришаню в Литве, под Троками.

— Некогда нам с ихними глазами возиться, дядько Матоня, — тряся козлиной бороденкой, деловито возразил Митря. — Башки им поотрубать — и все. Я уж и мешок для них припас.

Мешок, говоришь, припас? Ну-ну… Эт ву прэ?

Резкий выпад влево… затем перевод — и клинок вонзился в шею одному из нападавших. Тот, бедный, аж про саблюку свою позабыл, настолько все быстро произошло. Так и повалился в снег с проткнутым горлом.

Олег Иваныч оглянулся. Чуть в стороне Никита Ларионов лихо отбивался от наседавших.

Матоня с Митрей озадаченно переглянулись и попятились.

А пожалуй, наша возьмет!

Нападавшие-то на численность да внезапность рассчитывали — а не получилось внезапности-то… Что же касается численного превосходства, то это дело поправимое. Ложный выпад а друат… финт влево… Укол! До встречи в аду.

— Эй, граждане, вы куда?

Бросив на произвол судьбы умирающих, Митря с Матоней скрылись в темноте улиц. Сволочи, что и сказать.

Вернувшись в корчму, Олег Иваныч и Никита привели себя в порядок, тяпнули бражки. За столом, спиной к ним, сидел человек в черном панцире и плаще. Знакомый панцирь. И знакомый шлем небрежно брошен на лавку.

Черный рыцарь!

Он обернулся, словно услышал.

Так вот где пришлось свидеться!

— Я ж сказал, что буду твоим должником, Олег Иваныч, — тихо произнес воин.

Господи…

Силантий Ржа!!!

Они выпили молча — да и о чем было говорить-то… Олег Иваныч чувствовал исходящую от Силантия опасность, огромную опасность для посольства, но… Силантий все-таки был благороден. Он вскоре ушел, простившись, — вместе с ним вышло с десяток воинов — черных воинов московского дворянина Силантия Ржи.

На улице заржали кони, послышался затихающий топот копыт.

Всю ночь не спалось Олегу Иванычу, хоть и выпили они с Никитой изрядно. Не шел сон, хоть ты плачь. Мысли всякие в голову лезли. О Силантии в основном. Черный, блин, рыцарь… В прежние-то времена, по фильмам да по картинам историческим, совсем не такими представлялись Олегу Иванычу русские воины. Смелая душа, легкие кольчужки, приветливые открытые лица под остроконечными шеломами. Да… Не тут-то было! Полный доспех из черненых пластин, с головы до ног закрывающий, забрало: либо кольчужная сетка — бармица, либо, чаще всего, страшная, опускающаяся на глаза маска. Надо сказать, выглядели русские воины весьма устрашающе. Новгородцы в этом смысле почти что ничем от московитов не отличались, может, только доспехи больше на европейские были похожи, да сабля не столь распространена. В общем-то, неплохое вооружение, не намного уступающее итальянскому либо немецкому, вот только Олегу Иванычу в этом смысле не совсем повезло — угораздило же выбрать шелом с протершимися ремешками — с первого же удара сорвало! Хорошо хоть, не с башкой вместе… И хорошо, что сорвало. Не узнай его тогда в лесу Силантий — истребили бы все посольство. «Должник я твой, Иваныч…»

Дает все-таки Господь за добрые дела.

На следующий день, с утра прямо, зашел Федор Курицын. Наслышан уже был от ночной стражи о вчерашнем. Походил по горнице. К столу сел, квасу испить. Дождался, когда Олег Иваныч один будет — доверял ему почему-то больше, чем остальным посольским, — не стригольника ли Алексея заслуга?

— Слушай меня внимательно, Олег Иваныч, — зашептал, рыскнув глазами в стороны. — С Новгорода, чуть допрежь вас, прискакал человек с грамотой. От кого — тебе то знать не надобно. В грамоте о посольстве вашем — дескать, государя извести едут. Ну, в это, конечно, поверить трудно. Мы и не поверили. — Дьяк помолчал, прислушиваясь, затем, глотнув квасу, продолжил: — Ну, и просьбица в грамоте той была. Извести тебя, Олег Иваныч, как самого злоковарнейшего шильника! Имать, пытать, живота лишать! Доклад о том сегодня только до приказа дошел. Мыслю — лживое то дело насквозь. Ехать великого князя убить — это ж разума надо лишиться! А на неразумцев вы не похожи. Да и Алексей о тебе плохого не сказал. Нападение ночное, на тебя да на господина Ларионова — поверь, княжеские люди к тому непричастны!