Первый, случайный, единственный - Анна Берсенева

– Без паспорта тебя в самолет не пустят, – засмеялась Изабелла. – Да ладно, зачем мне твой паспорт? Дам я тебе на билет, авось не обманешь. Прямо жалко тебя, – добавила она. – Как ты мужа себе найдешь с таким-то к ним, к козлам, доверием?

Иза давно уснула, а Полина все ворочалась на диване в гостиной ее просторного, почти как у Платона, дома. Слишком много событий произошло за последние сутки, чтобы она могла уснуть. И, главное, все эти события были одно другого гаже, и сама она была в них виновата, и сама себе была поэтому противна.

И еще – она просто боялась засыпать, потому что могло опять присниться, что Георгий ее обнимает. А проснуться и понять, что это только сон…

Поэтому Полина лежала, поджав колени под подбородок, и рассматривала в полумраке обстановку комнаты. Хотя рассматривать было, в общем-то, нечего. И мебель, и ковры, и посуда – все это точно подпадало под определение «как у людей». Мебель была тяжелая, полированная, с золочеными накладками, посуда – хрустальная, ковры – многочисленные. Пожалуй, выделялось во всем этом благолепии только одно небольшое панно, висящее на стене как раз над диваном. На нем был изображен мохнатый мамонтенок. Он был выткан из коричневой, явно некрашеной шерсти разных оттенков, он был живой и теплый – Полина даже рукой его потрогала.

«Мозаика! – чуть не плача, подумала она, гладя шерстяного мамонтенка. – Кому и правда все это надо?»

Может быть, сон все-таки сморил бы ее, но тут в прихожей раздался такой грохот, что Полина мгновенно вскочила, словно пружиной подброшенная.

– Изка! – услышала она и догадалась, что грохот – это стук в дверь. – А ну, быстро открывай!

Не узнать голос Платона – даже не голос, а рев – было невозможно. Полина почувствовала, как сердце у нее заколотилось о ребра.

«Кто нас обидит, три дня не проживет», – пронеслось в голове.

Самое удивительное, что этот бешеный вопль не сразу разбудил Изабеллу.

– Ну, кому там?.. – раздался через пару минут ее сонный голос. – Да иду, иду, чего дверь ломаешь?

– Иза, я… – прошептала Полина, когда та проходила мимо ее дивана. – Ты… Как же…

– Помолчи, а? – негромко сказала Изабелла. – Водки вон выпей, успокойся.

– А если он дверь выломает? – снова шепнула Полина.

«А если ты ему все-таки откроешь?» – подумала она при этом.

– Нашу дверь и мамонт не выломает, – ответила Иза. – А я не дура, чтоб ему открывать.

Полине стало стыдно. Видимо, ее мысли были слишком отчетливо написаны на лице, если Иза прочитала их словно по книге.

– Открывай, Изка! – надрывался под дверью Платон. – У тебя она, больше негде ей быть!

– Ты что, Платон Федотыч, водки перекушал, а? – завопила в ответ Изабелла. Полина даже опешила: она и предположить не могла, что в голосе изящной Изы могут звучать такие базарные нотки. – Кто – она?

– Девка московская, как будто не знаешь! – донеслось из-за двери. – У кого еще ей быть, когда из поселка никто не выезжал?!

– У кого кому быть, это я не знаю, – неожиданно вкрадчивым голосом произнесла Иза, – а вот что Антонине Николаевне пора домой возвращаться, это точно… Ты, Платоша, без матери совсем с катушек съехал! А ведь она меня просила за тобой приглядывать. Я не я буду, если сегодня же ей не позвоню! Кто обещал, что больше ни капли? Забыл, как тебя трое суток глюкозой откачивали? – грозно добавила она.

Самое поразительное, что упоминание о матери произвело на Платона просто волшебное действие. Видимо, он все-таки еще не протрезвел и реагировал только на отдельные сигналы, самым сильным из которых имя матери как раз и было.

– Ну чего ты, чего? – глухо пробубнил он. – Какое – с катушек? Я и не пил, считай… А куда же она тогда делась?

– Вот что, Платон Федотыч, – распорядилась Иза, – я бы тебя сама домой отвела, да одеваться неохота. А Петюня, если помнишь, в Алдан командированный. Так что давай уж сам – потихоньку, ножками, тут недалеко.

– Открой, а? – уже примирительным тоном сказал Платон. – А то я буду думать, что она у тебя!

– Думать ты можешь что хочешь, – отрезала Иза, – а открывать я тебе не собираюсь. Ты ж не в себе, Платон, того и гляди ковры заблюешь! И вообще, – напомнила она, – у тебя завтра, то есть уже сегодня, между прочим, переговоры с немцами. Если Антонина узнает, что зря их к тебе направила…

– Ладно, Изка, не злись. – Платон все-таки стукнул ногой по двери. – Злобная ты баба, и как я тебя только терплю?

– Ну так поищи добрую! – засмеялась Иза. – Она тебя по ночам будет в дом пускать, зато днем ты у себя в офисе никаких концов не отыщешь. Злобная я ему, видите ли! Чем добрее, тем дурее, не знаешь, что ли?

– Неужели ушел? – спросила Полина, когда крики за дверью стихли.

– Нет, в сугроб залег! – хмыкнула Иза. – У нас тут не Москва, долго под дверью не простоишь. «Я здесь, Инези-илья!» – пропела она. – Вот гад Платошка, не дал поспать! Да не дрожи ты так, – сказала она, бросив на Полину быстрый взгляд. – Чего мамонту моему в хвост вцепилась?

– Теплый он, – улыбнулась Полина. – Успокаивает.

– Он из конского волоса, – объяснила Иза. – Якутская традиция, ручная работа. Это одноклассник мой делает, художник. Я тебя завтра отсюда утром вывезу, – сказала она. – И до самолета пристрою куда-нибудь, не бойся.

– В мешке вывезешь, что ли? – невесело усмехнулась Полина. – Охрана же…

– Охрана! У меня машина японская, с тонированными стеклами, – похвасталась Иза. – А обыскивать меня никакая охрана не будет – побоится. Говорю же, Платонова секретарша – это у нас особая статья. Не бойся, Полинка! Ну что мы, сами за себя не постоим? – И подмигнула, весело сверкнув черно-голубыми глазами.

Прятать Полину в мешок Изабелла не стала, но все-таки, выезжая рано утром из элитного поселка, попросила ее лечь на пол между сиденьями и накрыться чем-то похожим на меховую полость.

– От греха подальше, – объяснила она. – А то какая-нибудь сволочь заметит, да и стукнет кому не надо.

– Может, я лучше в багажник залезу? – предложила Полина.

– Это ты боевиков насмотрелась по телевизору, – захохотала Иза. – В жизни все проще.

Может, в жизни все и в самом деле было проще, чем даже в телевизионных боевиках, но Полина сочла за благо не высовываться из-под полости, даже когда Изина красная «Тойота» уже въехала в город. Ее спасительница из-за этого всю дорогу над ней потешалась, а когда машина наконец остановилась, спросила:

– Может, на карачках до дому поползешь? Или собачкой прикинешься?

– Тебе хорошо хихикать… – пробормотала Полина. – А я теперь от собственной тени шарахаюсь.

Поэтому к двери дома, рядом с которым остановилась Изабеллина машина, она хоть и не поползла, но постаралась проскочить побыстрее.