Майя - Ричард Адамс

– Вы больше ничего не желаете, мой повелитель?

Он обернулся и поглядел на Майю, освещенную ярким пламенем очага в сумрачных покоях:

– Ах ты, распутница, к маршалу пристаешь?!

– Мой повелитель, мне же без вашей помощи платья не снять, сами видите… – хихикнула она.

Он на мгновение замешкался, а потом решительно запер дверь.

– Что ж, дерзость иногда приносит плоды, – сказал он позже, когда Майя собралась уходить. – У тебя сердце доброе, и мужчин ты завлекать умеешь. Это великий дар, пользуйся им с умом, не растрачивай понапрасну.

Сенчо очнулся, постепенно сбрасывая тягостную дремоту. У его ложа покорно сидела чернокожая девушка, и пристальный взгляд темно-карих, чуть воспаленных глаз напомнил о том, что Сенчо – верховный советник Беклы, богатый и влиятельный, чьи осведомители собирают по всей империи важные сведения, необходимые Дераккону, Кембри и остальным знатным Леопардам. На миг ему почудилось, что она – ожившее воплощение известных ему тайн и секретных заговоров, которые он в нужный час разрушит мановением руки. Невольница принадлежала ему, и с ней он мог сделать что угодно, однако, как и его тайные знания, она была слишком ценной; расставаться с ней он не собирался и во всем полагался на нее.

Она легкими касаниями начала растирать и разминать его вспухший живот, тихонько шепча что-то на своем непонятном наречии. Сенчо не понимал ни слова, но привык к странным звукам, которые проникали сквозь дурман, обволакивавший верховного советника и мешавший предаваться излюбленным наслаждениям. Тихий шепот утешал, отгонял недомогание. Сенчо расслабился и снова погрузился в забытье, успокоенный искусными прикосновениями.

Он не помнил, когда и как его охватил недуг – если это был недуг. Сам верховный советник на здоровье не жаловался; его не мучили ни боль, ни лихорадка. Яда он не опасался, во всем полагаясь на своих поваров и на бдительность Теревинфии.

Вялость и апатия, безразличие к яствам и утехам плоти возникли незаметно, подкрались, как зимние холода. Поначалу он с раздражением обнаружил, что прежде любимые удовольствия его не возбуждают, а сладкую блаженную дремоту теперь сменили тревожные сны и кошмарное забытье, спасение от которых приносили только умелые заботы чернокожей рабыни.

Когда сознание ненадолго прояснялось, Сенчо ощущал смутную угрозу, скрытую в присутствии Оккулы, и думал, что чернокожую колдунью надо поскорее продать, а еще лучше – убить (как многие жестокие и хитрые владыки, он не верил в божественное провидение, но был полон предрассудков и опасался зловещих чар). Однако же он привязался к Оккуле – не столько к утехам, которые дарило ее тело (плоть он услаждал не только с ней), сколько к исходившей от рабыни загадочной животворящей силе, что обволакивала его вязким, темным коконом. Иногда ему грезилось, что в действительности она – опасное, но возбуждающее снадобье, без которого не обойтись. Без нее он становился раздражительным и сварливым, его томили тревоги и гнетущее чувство неизбежной опасности. Тогда Сенчо снова призывал к себе Оккулу, и она разгоняла его страхи, однако он странным образом попадал в полное подчинение к ней, как если бы она навязывала ему свою волю, будь то за столом, где он послушно, но без прежнего рвения услаждал себе чрево, словно откармливаемый боров, или в постели, где он покорно, как ленивый козел, сносил искусные ласки той или иной невольницы, удовлетворявшей его похоть.

Время от времени он вспоминал о поручениях, отданных осведомителям, и о ловушках, подстроенных для своих бесчисленных врагов. В Хальконе назревал мятеж, Тонильда кишела заговорщиками; ему были известны имена пятидесяти человек – слуги, лавочники, тайные гонцы мятежных баронов, – которых можно схватить, как только для этого настанет время, то есть тогда, когда у верховного советника будет достаточно оснований для ареста Сантиль-ке-Эркетлиса, самого опасного врага Леопардов. Да, возможно, Энка-Мардета убили слишком рано, хотя, с другой стороны, его смерть стала грозным предупреждением остальным заговорщикам. Хельдрилы наверняка сообразили, что верховному советнику известны их планы. Вдобавок Сенчо задаром досталась новая и весьма ценная невольница – юная невинная дочь барона, – о чем Кембри даже не подозревает. Верховный советник предвкушал, какое наслаждение испытает, превратив надменную девчонку в наложницу, – вот только бы недомогание поскорее прошло. Надо бы подыскать предлог для порки… Впрочем, этим займется Теревинфия, а сам Сенчо изобретет иные, более изощренные способы издевательств, но сейчас на это у него не было ни сил, ни желания. Ладно, есть много прочих удовольствий, не требующих особых усилий.

В последнее время ему не хотелось даже принимать осведомителей и выслушивать их сообщения; он отправлял Оккулу расплатиться с ними и выпроводить прочь.

Сенчо снова погрузился в забытье. Ему пригрезилась неведомая черная богиня с белыми щелками глаз и пухлыми губами, угрожающе наставившая на него острые кончики тяжелых грудей. Перед глазами верховного советника прошла череда образов: его бывший хозяин Фравак; катрийский мальчишка, незаслуженно казненный за убийство своего господина; молоденькая служанка, изнасилованная в Кебине, и многие другие…

«Откуда ты о них знаешь?» – мелькнула мысль.

«Всесильны законы подземного мира, смирись и молчи», – ответила богиня на неизвестном наречии, и Сенчо почему-то ее понял.

Очнувшись, он немедленно призвал к себе Оккулу и пожаловался на зуд и духоту. Чернокожая невольница невозмутимо выслушала хозяина и ответила, что все разрешится к его удовлетворению, если он покорно выполнит то, что она ему скажет. Верховного советника следует перенести в малый обеденный зал, там гораздо прохладнее. И вообще, Сенчо следует во всем ее слушаться, так будет лучше. Верховный советник почувствовал в этом какой-то подвох, но с удивлением осознал, что ему и впрямь полегчало: Оккула велела невольнику с опахалом встать у ложа, сменила промокшие от пота подушки и, беспрестанно нашептывая ласковые слова, напоила хозяина вином.

Время от времени место Оккулы занимала Дифна или тонильданская невольница, но в их присутствии Сенчо становилось тревожно и боязно; над ним словно бы сгущались зловещие тени, и он торопливо призывал к себе свою загадочную чернокожую спасительницу. Все это было очень странно. «Меня околдовали, я сам не свой», – заявил он однажды Теревинфии. Сайет удивленно спросила, что это значит, однако он, не помня своих слов, раздраженно сказал, что ужинать не будет, и снова погрузился в смутное забытье, грезя об Оккуле в обличье неисповедимой Фрелла-Тильзе, хранительницы и разрушительницы, плывущей вместе с ним по темным водам в неведомый край зловещих наслаждений.

Байуб-Оталь осушил свой кубок, жестом велел слуге снова наполнить его и откинулся на спинку кресла, улыбнувшись Майе. Смуглое лицо уртайца раскраснелось, на лбу блестела испарина. В небольшом зале таверны было душно, и ставни раскрыли. За окнами лениво моросил дождь, дул легкий ветерок, в воздухе пахло свежестью. Снизу, из-под навеса, донесся женский голос – какая-то потаскуха назойливо, но безуспешно предлагала свои услуги прохожим. Майя удовлетворенно вздохнула – хоть Байуб-Оталь ее и не привлекал, ей самой не нужно было искать заработка на улицах нижнего города.