М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов

чаша, и путешественники, человек и конь, полетели, кувыркаясь, прямо в бездонную пучину неба…

Глава 7

В отяжелевшем теле ослепительными вспышками гуляла боль. Едва затянувшиеся раны вновь начали кровоточить, и под сорванной кожей на пальцах жгло обнажившееся мясо. Прильнув к шее гнедого (тот мчался во всю свою конскую прыть не разбирая пути и лишь единственно чудом не переломал до сих пор ног), Всадник с трудом удерживался в седле. Обломки скал преследовали их, обгоняли и, подскакивая на содрогавшихся склонах, разбивались в куски, которые продолжали скакать дальше с безрассудной резвостью и напором атакующей кавалерийской лавы. Брызги осколков секли мокрые от пота бока коня, и тот, подстёгиваемый порциями жужжащей картечи, ускорял свою сумасшедшую скачку наперегонки с камнями.

Небо и земля вроде бы вернулись на положенные им места, однако никак не желали успокоиться: качались, тряслись, сталкивались краями, отчего горизонт скрежетал и дымился. Такие вечные и незыблемые в своём мирном тандеме раньше, теперь они как будто боролись друг с другом, и битва эта разыгралась не на шутку, угрожая смертью всему живому.

Скалы рушились, и грохот, сопровождавший их гибель, подгонял коня сильнее, чем могли бы это сделать шпоры или хлыст. Вдобавок небо угрожающе накренилось, словно в пылу схватки напоролось-таки брюхом на острия теряющих снежные шапки горных пиков и принялось тонуть, подобно получившему смертельную пробоину кораблю, и потемневшие глыбы туч, решив оставить погибающее судно (а скорее, просто будучи не в состоянии удержаться при таком крене), начали тяжело сползать по горным склонам, готовые растереть в порошок всех, кто не убрался с пути.

Уже заметно сократившееся между небом и землёй пространство вдруг перечеркнула ослепительной яркости трещина, заставив беглецов зажмуриться! И тут же будто разломилось что-то, да с такой высвободившейся мощью, что конь едва не выскочил из собственной шкуры, а у человека звон в голове на некоторое время заглушил все остальные звуки! И теперь, как в немом фильме, под сопровождение бесконечно затянувшегося сумбурного аккорда, извлечённого из расстроенного пианино упавшим в пьяный обморок прямо на клавиши тапёром, перед глазами Всадника разворачивалась хроника грандиозного катаклизма, где зачастившие росчерки молний расставляли акценты, выхватывая из творившегося вокруг хаоса отдельные кадры…

Вспышка! Далёкая гора с гулом исторгает столб чёрного дыма… Вспышка! Раскалённые комья, как ядра из жерла пушки, выстреливают в низкое небо… Вспышка! Вдрызг разодрав небесный покров, дымящиеся вулканические бомбы возвращаются обратно, врезаются в землю, выбивая из неё дух и выворачивая куски плоти… Вспышка! Вспышка! Вспышка! Горная цепь разражается канонадой оживших вулканов, и целые острова нетревожимых тысячелетиями ледников отваливаются от вершин и съезжают, крошась и шипя, по раскалившимся склонам, – и вот лавина грязной жижи вперемешку с глыбами льда несётся вниз, сметая деревья и редкие домишки, – и раскинувшаяся в предгорьях долина исчезает, поглощённая расползшимся от края до края, но упорно продолжающим с голодным урчанием стремиться всё дальше потоком… Ещё вспышка, и ещё, и ещё… Стены величественного храма, чудом спасшегося от бурлящего селя, вулканической бомбардировки и огненных рек лавы, рассыпаются под ударами подземных толчков… Подламываются колонны, обваливается крыша с резным фронтоном… И вот уже облако пыли вырастает над грудой обломков…

Так же, как этот храм, ломался, рассыпался, превращался в пыль весь мир! И ни единого намёка, а вместе с тем и ни малейшей надежды, что всё это – лишь очередной хитрый морок!

Ошеломлённый живыми иллюстрациями всё более стремительно развивающегося светопреставления, Всадник вначале не понял, почему бег коня стал отклоняться от прямой, превращаясь в зигзагообразные метания то в одну сторону, то в другую. Гнедой словно не знал, куда повернуть, всеми силами избегая, казалось бы, единственно верного направления – вперёд, прочь от камнепада и сползавших со склона за спиной языков лавы. Решив, что животное запаниковало, Всадник как мог старался привести его в чувство и выправить курс: приказывал, осыпал ругательствами и ударами кулаков, рвал гриву и бил пятками… Упрямец ни в какую не слушал седока, но, оттесняемый жаром расплавленного камня, всё-таки вынужден был подчиниться. Вскоре сквозь разорванную ветром пелену дыма и пепла Всадник разглядел… клокочущий звериной яростью океан!

Горящие сады, разрушенные деревни, выкипевшие до дна реки с застрявшей в спёкшейся грязи рыбой… Единственное, что ещё сопротивлялось бешеному натиску стихий – гигантская статуя: титан, воздевший к небу руку с пылающим факелом. Колосс всматривался вдаль через беснующуюся водяную круговерть и всё тянул и тянул руку, словно пытался высветить нечто, скрытое от глаз простых смертных. А у ног титана лежал порт – теперь действительно «лежал» – разрушенный, размётанный в хлам. Корабли, большие и малые, что успели покинуть его, ища спасения на просторе, тонули в бушующих водах, истрёпанные и изломанные ветром, разбитые волнами о прибрежные камни и друг об друга…

Дым снова заволок случайно открывшееся окно – и ничего не осталось больше, кроме рёва и грохота со всех сторон, кроме непроглядного и сумбурного, без верха и низа, хаоса…

***

Всадник гнал коня по узкой береговой полосе, с одной стороны зажатой неотвратимо наползающей лавой, с другой – беспрерывно атакуемой ударами волн, и с каждой секундой безопасный проход между огнедышащей «Сциллой» и плюющей солёными брызгами «Харибдой» становился всё уже. Вот-вот сомкнут они свои хищные пасти! Сожгут, утопят!

Огромная, как поваленное да так и окаменевшее доисторическое дерево, рука с раскрытой ладонью перегородила путь. А вон и вторая, судорожно вцепившись в факел, кренится под наскоками вгрызающихся в каменную плоть бешеной стаи волн… Обломки колосса, всё же не устоявшего под гневом богов! Конь с разгону вскочил на развалины какого-то строения, подмятого каменными останками, а затем довольно ловко перебрался на предплечье поверженного гиганта. Хрип, стоны, шипение раздались снизу, оттуда, где несколькими мгновениями ранее находились конь с седоком. Всадник обернулся: лава достигла воды, и теперь, разочарованные ускользнувшей добычей, два чудовища сцепились в смертельной схватке друг с другом, целиком отдавшись первобытному гневу.

Конь, наконец, остановился, оказавшись в центре протянутой к океану ладони. Бока его вздымались, пена на губах смешалась с пеной, сорванной ветром с верхушек волн. Всадник осмотрелся: хаос, разрушение, смерть… Повсюду, насколько хватало глаз. Человек без памяти и его бессловесный товарищ – единственные, кто остался в живых посреди окружающего безумия… Надолго ли?! И кто же они теперь – жертва, призванная умилостивить разбушевавшихся богов? Может, в этом и состояла конечная цель всего путешествия – жертва? Если так, то развязки ждать оставалось недолго: рука титана вздрагивала под натиском волн и давлением лавы, дым и пар смешивались в ядовитую