Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 1 - Валерий Федорович Солдатенко

Если не камуфлировать истинную цель словами о классовом сотрудничестве и цивилизованном реформаторстве, становится ясным – речь шла прежде всего о противодействии революционным изменениям, революционному курсу, то есть – по-простому – о контрреволюционной направленности и переворота и формируемой после него государственности. О каком классовом сотрудничестве могла идти речь, если общество пытались вернуть к дофевральской (1917 г.) ситуации, то есть полуфеодальной системе господства абсолютного меньшинства и создаваемых условий для возобновления эксплуатации большинства?

Непросто поддается пониманию такой, к примеру, пассаж: «Сложность тогдашнего общественно-политического и экономического состояния в Украине не допускала возможности полной победы консервативной революции. Украинский консерватизм не имел для этого ни необходимых организационных сил, ни выразительно сформированной идеологии»[780]. Вновь возникает практически риторический вопрос: как в таких условиях осуществлять «цивилизованное реформаторство»?

Ответ не вполне внятный и убедительный: «Преобразования, начатые П. Скоропадским, не были исключительно консервативными и в значительной мере дополнялись либеральным реформаторством. Поэтому украинский консерватизм в 1918 г. можно в полной мере квалифицировать как либеральный (? – В. С.) и как такой, который выступал не против общественных преобразований вообще (?? выделено мной. – В. С.), а против радикальных социальных экспериментов большевизма и украинских социалистов из Центральной Рады»[781].

И вновь вопросы. Против каких большевистских экспериментов совершался государственный переворот 29 апреля 1918 г., когда вся территория Украины была оккупирована австро-германскими войсками, официальной властью считалась Центральная Рада, а большевики были либо физически уничтожены, либо вынуждены были эвакуироваться? Если переворот и последующая политика были направлены равной мерой и против «украинских социалистов из Центральной Рады», насколько искренними были усилия гетмана привлечь их к сотрудничеству? Сокрушаясь по поводу того, что «все его (т. е. П. П. Скоропадского. – В. С.) усилия были тщетными», современный адепт гетманства заявляет: «Для большинства лидеров украинских политических партий самыми важными были так называемые «социальные завоевания» (кавычки автора также многое проясняют. – В. С.) революции 1917 г. В результате гетманат оценивался как реакционное явление, которое привело к власти «помещика», «царского генерала» (тут кавычки автора выглядят немотивированными – разве не помещик и не генерал? – В. С.), а не возобновление традиционной национальной государственности»[782].

Исходя из всего выше отмеченного, совсем уж алогичным является утверждение Ю. И. Терещенко о том, что «творцы Украинской Державы 1918 г. рассматривали институт гетманства не как способ преодоления или ликвидации всех других украинских политических течений, а как способ национальной интеграции, налаживания сотрудничества между всеми классовыми группами и организациями»[783]. Достаточно хотя бы немного знать общую картину 1918 года, чтобы понимать, что достижение означенного результата было совершенно невозможно.

Интерпретация гетманата как «консервативной революции» не просто вступает в противоречие с его трактовкой как «малороссийского проекта».

Оба подхода, одновременно взаимодополняя друг друга, в своей аналитической сущности, позволяют лучше понять, что общество объективно пододвигалось, активно подталкивалось к состоянию, в котором с неизбежностью должны были обостриться внутренние противоречия. И только время могло показать, до какого предела это могло накалять обстановку, а одним из наиболее вероятных вариантов развития событий были военные столкновения, то есть эскалация Гражданской войны.

Ведь пройдя через опыт 1917 г., познав «вкус» социальных и национальных свобод, почувствовав перспективу прогресса, народ, нация ни при каких обстоятельствах не могли смириться ни с попыткой повернуть вспять историю, к изжитому, преодоленному этапу развития, давшемуся, между прочим, совсем и совсем непросто. Достаточно много потеряв в предыдущие столетия, украинцы просто не могли отказаться от выпавшего шанса движения вперед, тем более от утраты выстраданного, уже завоеванного, реально осязаемого. Такие настроения очень интенсивно нарастали, тем более что каждый день гетманского господства не оставлял сомнений в том, что и федерация с выброшенными на свалку истории «хозяевами земли русской» («малороссийский проект») и декларирования «цивилизованного реформаторства» («консервативная революция»), в реальности наполняемого реакционными антинациональными и антисоциальными решениями и шагами нового правительства только усиливали ненависть к режиму, желание побыстрее его уничтожить.

Отмеченное следует дополнить и соображением такого рода. Признание обоими концепциями «родства» (прямого или завуалированного – впрочем, только до определенного момента) политического курса гетманата с усиливавшемся в масштабах всей России белого движения (а еще точнее – непосредственная помощь П. П. Скоропадским его формированию) опять-таки вполне реальный повод считать, что Украина вовлекалась в развязанную и полыхавшую по всей России Гражданскую войну.

Вместе с тем следует обратить внимание на достаточно красноречивую тенденцию: не успел еще сколько-нибудь окрепнуть режим П. П. Скоропадского, как мгновенно в Украине активизировались черносотенцы и великодержавники, русские шовинисты всех мастей. Неслучайно в Киев прибыли мать свергнутого царя Николая II, великий князь Дмитрий Павлович, царские генералы А. М. Драгомиров и А. С. Лукомский, реакционеры-монархисты А. В. Кривошеин, В. К. Гурко, А. С. Нелидов, Н. Н. Шебеко, В. В. Шульгин. Здесь осели известные лидеры контрреволюции В. М. Пуришкевич, П. П. Рябушинский, П. Н. Милюков. Развернули свою деятельность такие откровенно контрреволюционные великодержавные организации, как «Русский союз», «Наша семья», «Союз возрождения России», «Национальный центр», «Московский центр», «Южный центр», «Южная армия», «Совет государственного объединения России» и т. п.[784]

Факты свидетельствуют о большой финансовой, материальной помощи, которую оказывал режим П. П. Скоропадского белогвардейскому движению[785].

В период гетманата в Украине численно возросли организации великороссийских партий, увеличивалось количество пророссийских изданий, начался откровенный русификаторский поход против украинского языка, образования (о чем свидетельствуют многочисленные обращения к П. П. Скоропадскому, жалобы по поводу ограничения русского языка и т. д., которые больше напоминали неприкрытое давление). Постоянно росла напряженность в отношениях между патриотическими украинскими силами и гетманатом как пророссийским режимом, который позволял укрепляться и процветать в Украине великороссийским организациям[786].

С несколько неожиданной стороны такие подходы получили ощутимую поддержку чуть ли не самого глубокого современного знатока гетманата и творческого наследия П. П. Скоропадского – Я. Б. Пеленского. Пытаясь доказать, что П. П. Скоропадский в период Первой мировой войны, как русский патриот, естественно склонялся в сторону Антанты, что он с некоторым предубеждением, если не с неприязнью, относился к австро-германскому блоку (что не помешало ему достичь соглашения с представителями австро-немецких войск в Украине в 1918 г.), Я. Б. Пеленский в действительности добавляет новые соображения-аргументы в пользу глубинных ориентаций гетмана, а не поверхностно-показательных, вынужденных, временных, тактических элементов политики[787]. Единственное, что вызывает удивление, это то, что после всего сказанного, объявление П. П. Скоропадским 14 ноября 1918 г. федерации с Россией расценивается как трагическая политическая ошибка, как роковой поступок, а не шаг, осуществленный даже не по принуждению, а по собственной воле, согласно своим политическим убеждениям[788].

По этому поводу, пожалуй, можно прибегнуть к многочисленным «за» и «против», но лучше, все же, прислушиваться к самому П. П. Скоропадскому. Очевидно, немало передумав над оценкой опыта пережитого, во вступительной статье к своим воспоминаниям он написал