Невероятное путешествие мистера Спивета - Рейф Ларсен

Две чернокожие девочки, прижимающие к себе одинаковых плюшевых цапель, стрелой неслись прочь от женщины в красном комбинезоне. Даже когда они уже вылетели за огромные двойные двери, я еще слышал, как отражаются от высокого потолка ее вопли. Наконец все разошлись и стало тихо. В вестибюле маячил лишь охранник. Джибсен подошел поговорить с ним, а затем вернулся. Нас никто не гнал.

К сожалению, упоительный восторг от возможности остаться в музее после закрытия был слегка подмочен тем, что меня повсюду сопровождали взрослые, на чьем попечении я тут находился. Конечно, благодаря Борису я знал, что где-то близко есть тайный вход в подземелье, но, как я осознал, мои шансы обнаружить упомянутый вход были весьма и весьма невелики.

Наконец появились два фотографа со здоровенными сумками через плечо. Мы вчетвером спустились по лестнице в зал. Строго говоря, зал птиц Колумбии оказался никаким не Залом с большой буквы, а скорее коридорчиком, втиснутым за Бэйрдовской аудиторией.

– Ну где там этот воробей? Где там этот воробей? – бормотал Джибсен, просматривая застекленные витрины. – Что?! Да его тут вовсе нет!

– Но ведь домовой воробей относится к птицам Колумбии, – удивился я.

– Нет, я имею в виду, место для него тут есть, а вот его самого нету.

И в самом деле! На витрине оставался ярлычок с подписью «Домовой воробей (Passer domesticus)», но подставка была пуста.

– Нашли же, когда реставрировать! В смысле, ну надо же, как нарочно! Что ж, придется заснять тебя где-нибудь еще. Возвращаемся к плану А. Будешь потрясенно смотреть на слона у главного входа, делая наброски в блокноте.

– Но у меня нет с собой блокнота, – заметил я.

– Джордж, – окликнул Джибсен одного из фотографов. – Дай ему блокнот!

– Но он же не того цвета! Я бы в таком в жизни рисовать не стал!

– Т. В.! Кому какая разница! – обрезал Джибсен. – У нас у всех был длинный и трудный день. Давай уже сделаем наконец фотографии и поедем домой!

На обратной дороге у Джибсена снова зазвонил телефон. Джибсен ответил усталым голосом, но буквально через несколько секунд лицо у него просветлело. Я пытался понять, о чем это они там, но тоже слишком устал. Я решил, что мне тут больше не нравится. Если бы мне дали тихо-мирно устроить в Каретном сарае рабочее место и вернуться к картам – тогда бы дело другое, пока же вся эта история с премией была чем угодно, только не картами.

Джибсен рассоединился.

– Попали! – заявил он.

– Что-что? – не понял я.

– Это был мистер Суон, начальник секретариата Белого дома. Мы на шестой и семнадцатой позициях его речи, упоминаемся дважды – по поводу образования и по поводу национальной безопасности. Национальная камера покажет нас дважды! О, Т. В., как же это здорово, как здорово! Ты, может, думаешь, что в этом городе оно всегда так – но ничего подобного. От твоего появления все двери отворяются сами собой.

– Отстой ваш президент, – подал голос Стимпсон.

– А вас никто не спрашивает, – осадил его Джибсен. И снова повернулся ко мне. – Знаю, все это немножко чересчур, но ты делаешь для нас огромное дело. И не сомневаюсь, через недельку все успокоится.

– Все хорошо, – сказал я и увидел в зеркале заднего обзора, как Стимпсон одними губами произносит «отстой» – только я не понял, про кого, про президента или про Джибсена. Как бы там ни было, я улыбнулся, хотя и покраснел. Стимпсон совсем как Рикки – настоящие взрослые ругаются, когда хотят и как хотят.

Перед тем как лечь, я вдруг вспомнил про третье письмо, которое принес мне утром Фаркаш. Конверт все так же лежал на столе. Он был запечатан, но не подписан: ни адреса, ни штампа, ничего.

Взяв открыватель для писем, я вспорол конверт по сгибу.

Внутри оказалась короткая записка:

В субботу днем Стимпсон отвез нас в Вашингтонский медицинский центр, чтобы доктор Ферраро сделала мне эту самую МРТ.

Центр города был практически безлюден. Какой-то длиннобородый оборванец стоял на красном индийском ковре прямо посреди тротуара, уперев руки в боки, точно собирался проделать какой-то трюк. Вот только зрителей вокруг не было. Мы ехали по пустым улицам, а вокруг, запутываясь на счетчиках для парковки и светофорах, летали пустые полиэтиленовые пакеты. Как будто весь город разом побросал все, чем занимался, и впал в двухдневную спячку.

– А куда все подевались? – спросил я Джибсена.

– Не волнуйся, это просто затишье перед бурей, – ответил он, теребя сережку. – Они вернутся. В понедельник все всегда возвращаются.{194}

Встретившись с доктором Ферраро в ее кабинете, мы отправились в подвал на МРТ. В лифте я все украдкой поглядывал на нее, ничего не мог с собой поделать. Она чем-то напомнила мне доктора Клэр. Хотя доктор Ферраро не носила никаких украшений и вся в целом выглядела поуравновешенней, да и позлее – так и хмурилась на все кругом: на кнопки лифта, на свою папку, на мой смокинг – ее манера держать голову, огонек в глазах напоминали мне маму в самые серьезные минуты научных изысканий. Доктор Ферраро явно знала свое дело – и занималась чем-то реальным. Новый и непривычный для меня опыт – знакомство с ученым, который что-то делает в реальном мире. Очень волнующе.{195}