Джинсы мертвых торчков - Ирвин Уэлш

Харит, чё похороны проюрдонил, но лучше последнюю дань вот так отдать.

Каждому ж свое.

Иногда все сложней, чем просто поступать по совести. Сначала поди разберить, что такое по совести, када каждый пиздюк тибе в нос тыкает тем, что не по совести. Я решил для себя, чё надо оставить себе хазу в Санта-Монике и подвязать с наркотой. Потому я не обнародовал новый трек Конрада и свалил это на Мухтельд, а сам взялся свести вместе три поколения Рентонов.

Забрать Алекса с Амстердама, от социальных служб и с интерната, и перевезти его на батину хату в Лит – это была та еще пытка. Но я прикинул, чё, если ты собственник, девять десятых всех законов на твоей стороне. Вместо одной с наших регулярных вылазок в Вонделпарк за мороженым и кофе я повел иво в паспортный стол (это была пиздец битва, дети-аутисты запрограммированы на четкий режим). Потом отвел Алекса обратно в «парк развлечений», как я называю интернат, и поехал на взморье проведать Кэтрин и рассказать ей за свои планы.

– Это хорошо, что ты проявил интерес, – сказала она с привычной бесцеремонностью.

На ниво ей явно было поебать, и она даже обрадовалась, чё он больше мешать не будет. Я сам не верил, что столько лет спал в одной кровати с этим чужим человеком. Но я думаю, такова природа любви: либо мы рабы настоящего и вынуждены мириться с травмой и страданием, када все накрывается медным тазом, либо мы обречены на одиночество. Может, я пятнадцать лет и не проявлял интереса к иво жизни, но этого интереса все-таки было пиздец наскока больше, чем у нее. Когда выяснилось, что у Алекса проблемы, она устало сказала:

– Это бесполезно. Никакой коммуникации.

Ее холодность и отрешенность всегда меня интриговали, када нас было тока двое. Потом появился еще один человек, который полностью от нас зависел, и это уже не так прикалывало. Она, по сути, съебала и сгрузила ребенка на миня, устроившись актрисой в гастролирующую театральную труппу. Для нас все было кончено. Я нашел Алексу место в интернате, чтобы можно было работать.

Когда я уходил от нее, видать уже в последний раз, она замешкалась в большом дверном проеме этого зандвортского особняка, где живет со своим бойфрендом-архитектором и их двумя безупречными белокурыми нацистскими детьми. С ужимками и понижающимся тоном, которых я больше уже не догонял, она сказала:

– Всех благ.

Конрад постоянно звонит, но сообщений не оставляет. Нужно ему перезвонить, но у меня нет сил услышать, что он подписал контракт с каким-то крупным агентством. Хотя, если не брать трубку, это становится все вероятнее. Мухтельд выпустила его сингл «Будь моей маленькой ботанкой» – чумовой, танцевальный и попсовый, и он всех порвал.

Конечно, пришлось и батяню с собой взять. Как правило, упертого старого гунна никак нельзя затащить на самолет в Америку, но в комплекте шел Алекс, а это все меняет. На рейсе в Л.-А. я врубаюсь, чё мой фазер – матерый заклинатель аутистов. Он всегда мог успокоить или отвлечь моего малого брата Дейви, и с Алексом то же самое. Мой сын сидит молча – никаких громких срывов или возбуждения, как обычно. Слышу, как он себе под нос повторяет:

– Я просил один, а не два.

– Один что, дружок? – спрашивает батя.

– Он постоянно так говорит.

Но каждый раз, как Алекс это повторяет, отец задает иму вопрос.

В аэропорту нас встречает Викки. Она улыбается и здоровается с Алексом, который тупо на нее смотрит, бормоча себе под нос. Викки отвозит нас в Санта-Монику и оставляет обустраиваться, как она выражается. Батя и Алекс получают по спальне, а я – диван. Тесновато тут для троих, да и спину себе сорву. Мине в натуре нужно чё-то придумать.

[72]

Марианна переехала ко мне в Лондон, на мою новую хайгейтскую квартиру, купленную на деньги, любезно предоставленные Рентоном. Это в нескольких шагах от Хэмпстед-Хит, что убедительно идет вразрез с моей тенденцией к обнищанию. Начиная с Оффорд-роуд в Ислингтоне, еще в восьмидесятые, неолиберальная экономика постепенно вытесняла меня из города. «Пора, джентльмены, извините», – твердит она, одновременно отсасывая у теневых пятидомных олигархов из России или с Ближнего Востока, которые удостаивают ее своим появлением всего две недели в году, чтобы, заперев ворота, нахуяриться именно на этой хате из множества других, рассыпанных по всему земному шару. Вчера вечером мы позволили себе проститутку и немного снежка, после чего обессилели. В общем, она валяется в постели, а я встаю рано утром и еду на метро до «Кингз-Кросс», чтобы провести собеседование с новыми девочками, нанимающимися в «Коллеги».

Становлюсь за конторку в небольшом офисе, который служит мозговым центром империи «Коллег»: куча телефонов разложены передо мной, точно игральные карты. Звонит домофон, нажимаю на кнопку, и через несколько минут слышу, как по лестнице поднимается женщина. Когда она заходит в офис, дыхание у нее спирает, а ожидания неумолимо рушатся. Если бы хозяин пригласил блядского мойщика окон, чёбы мы могли выглянуть наружу и впустить чутка света, может, это помещение и не казалось бы таким тоскливым. Мне реально нужно найти апартаменты поздоровее. Может, Кларкенуэлл или, пожалуй, даже Сохо. Женщина смотрит на меня, но ее тревога из-за всего этого нищебродства не в силах изгладить ебливый блеск в глазах и развратную линию губ. Она первая из восьми, с которыми я должен сегодня встретиться.

Прихожу домой никакой, но в запасе еще хватает бензина, чтобы отдрючить Марианну говяжьей дубиной, разжигая ее похоть раздутыми уверениями в любви вперемежку с похабщиной. Хорошо их обувай и хорошо трахай – единственный годный совет, который мой отец когда-либо давал мне в сердечных делах. Единственный годный совет, что пиздюк мне вообще давал.

Лежим в постели: во рту пересохло, а голова приятно кружится. Потом в душ, одеваемся и чешем на ужин с Беном и его бойфрендом, которые съехались и живут неподалеку в Тафнелл-парке. Я сказал им, чтобы забыли про годные рестораны в этом районе.

– Я тут уже зарезервировал, – сообщаю Бену по телефону. – Надеюсь, Дэну нравятся морепродукты.

Я встречался с Дэном только раз, и мне он нравится. Кажется, он подходит Бену, который, как ни трудно это признавать, все же чутка, блядь, натурал. Печально, но Суррей и душевность никуда не деваются. У нас рандеву в «Фишуоркс» на Мэрилебон-Хай-стрит. Где-нибудь еще в Лондоне есть более приемлемые морепродукты? Искренне сомневаюсь. Парни, хотя и пришли раньше нас, заботливо заняли два стула, оставив нам серую обитую скамью напротив.

Заказываю бутылку албариньо.

– В последнее время большинство белых вин кажутся мне кисловатыми, но это годится, – говорю я. – Ну и как суррейский народ реагирует на мое грядущее бракосочетание?