Римский период, или Охота на вампира - Эдуард Тополь

69

– …Виленский кровавый навет 1861 года. В результате этого навета были замучены трое евреев, они умерли под пытками…

– Грузинский кровавый навет 1869 года. Группу евреев, жителей местечка Сачхери Кутаисской губернии, обвинили в похищении и убийстве шестилетней грузинской девочки Сарры Модебадзе…

Что-то не нравилось Яше Пильщику в этом спектакле. Что-то задевало его, коробило, доставало... Он, как и другие «дружинники», не сидел в зале вместе со всеми зрителями, а стоял у двери, у стены – на случай, как сказали руководители самообороны, ЧП и других непредвиденных обстоятельств. «Каких обстоятельств?» – спросил кто-то из ребят. «Ну, мало ли… – невразумительно отвечал Плоткин. – Тут плохая вентиляция. Может, кому-нибудь станет плохо…» Еще бы! Даже ему, Якову, тут плохо, его просто мутит – почему эти артисты все время так нагнетают: кровь… кровавый… кровь… кровавый?

– В 1878 году поклеп в кровавом убийстве был возведен на евреев города Кутаиси. Хотя все обвиняемые были оправданы судом, обсуждение в печати вопроса, нужна ли евреям христианская кровь, способствовало отравлению атмосферы…

И эта гнетущая музыка, реверберирующая при каждом слове «кровь»…

– Кровь… Кровавый… Кровь…

И эти звуки – какой-то металлический лязг, как у тюремных засовов, и какие-то крики, как при убийстве, погроме…

– Случаи кровавых наветов возобновлялись и после Октябрьского переворота 1917 года в разных местах советской державы…

– Так, в 1926 году в Дагестане и в 1928 году в Узбекистане еврейские погромы начались с обвинения евреев в убийстве христианских и мусульманских детей «с целью употребить их кровь для изготовления мацы»…

– Хотя, как известно, в маце не может быть никакой крови, там вообще, кроме муки и воды, ничего нет – даже дрожжей, даже соли!

– В 1960 году первый секретарь дагестанского обкома КПСС опубликовал в официальной газете «Коммунист», выходившей в городе Буйнакске, статью, в которой утверждал, что еврейская религия предписывает пить мусульманскую кровь…

И это эхо, которое просто бьет в уши:

– ПИТЬ КРОВЬ!.. ПИТЬ КРОВЬ…

Свет! Почему погас свет? Почему так темно?

И что это за звуки в темноте?

Словно каменный пол гулко отдает приближающиеся шаги…

Все ближе и ближе…

Сколько же их?

Два или три?

Ведь по ударам кованых ботинок по полу можно безошибочно угадать – два охранника или три?

Нервы натягиваются до звона, зубы сжимаются до хруста…

Три!

Три?! Но ведь если три, то это расстрел, ВМС, конец! Вся тюрьма это знает…

Лязг! Так лязгал, открываясь, «намордник» в стальной двери…

Пильщик рванулся к выходу, слепо толкнув стоявших у двери, и вырвался, выскочил из зала.

Он не слышал или уже не обратил внимания на то, что в зале зажегся свет и тюремщик – настоящий тюремный охранник, из бывших – сказал на сцене:

– Бейлис! На выход!..

И актеры продолжили:

– Дело Бейлиса, спровоцированное в 1911 году в Киеве черной сотней…

Нет, он, конечно, не слышал этого. Он опрометью бросился через фойе к выходу, на ходу сбил с ног стоявшего у двери Плоткина и выбежал на улицу…

Жить! Крови!..

70

Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Хотя во ВГИКе мы изучали работу голливудских гримеров, а потом на «Мосфильме», «Ленфильме» и студии имени Горького лучшие мастера пластического грима гримировали для моих фильмов Сергея Филиппова, Донатаса Баниониса, Володю Ивашова, Мишу Кононова и других знаменитых российских актеров. То есть я знаю, что можно сделать с лицом с помощью грима…

Но то, что происходило на моих глазах с лицом и фигурой одного из наших «дружинников», выскочившего из зала, в кино сделать невозможно.

В те считанные секунды, которые он несся по фойе к выходу, его круглое, юное, добродушное лицо натянулось как-то по-волчьи, озверело в самом прямом и жестком смысле этого слова, шея вытянулась, глаза запали, челюсть укрупнилась и выдвинулась вперед… А фигура – нет, это уже был не человек, это был дочеловек, питекантроп, неандерталец, и сила, с которой он буквально смахнул меня со своего пути, тоже была нечеловеческой, – я отлетел в угол, к стене.

– Кто это? – изумленно крикнул мне Ефим Абрамович из другого конца фойе.

– Он!!! – завопил я, вскакивая.

– Кто «он»? – подбежал Гурвич.

– Вампир! За ним! Все за ним! КГБ подослал вампира! Для ритуального убийства на Пасху!..

Но когда мы выскочили на улицу, улица уже была пуста.

71

Он летел по улице огромными косолапыми прыжками и сатанел от своей силы и экстаза свободы. Словно вырвался из оков чужого и чуждого тела, словно вспорол ненавистный панцирь своей тесной оболочки и словно уже совершил самое замечательное убийство – убийство в самом себе этого проклятого еврейчика.

Всё!

Он снова ОН, Богул, и он хочет крови!

Крови! Крови!

Почему пусто на улицах? Почему закрыты все магазины? Гребаные итальянцы – они вечно спят! Но ничего, ничего, сейчас он найдет кого-нибудь, не важно кого! Лучше бы мальчика, мальчика, мальчика…

Кто это в витрине? Ах нет, это же манекен, блин!

Что за мертвый город!

Все эмигранты на концерте, а все итальянцы спят…

Даже машины спят!..

Ага, вон кто-то есть на пляже, купается…

Женщина?! Ладно, пусть будет женщина, это, конечно, не так вкусно, но…

Дура! Она даже выпрямилась в воде и улыбается ему!

Сейчас я тебя!

Ага! Испугалась так, что улыбка замерзла на лице!

Как замечательно они застывают всегда в столбняке, когда видят его приближение, – как завороженные, словно лишаются голоса и пульса…

Наотмашь по лицу кулаком! За волосы! Черепом в воду! Глубже! Глубже! И – зубами ей в шею! Сразу! О! О, какое блаженство! О, эта теплая горечь и сладость, кружащая голову…

Как жалко, что столько крови вытекает в воду!

Да не брыкайся ты, дура! Не брыкайся! Ишь, дергает руками, как курица недорезанная! Мясо твое, вкуснющее мясо твое – о, как замечательно рвать его зубами, ногтями, пальцами…

72

– Сильвия??!!!… Не-е-е-ет!.. Не-е-е-е-ет!.. Почему она? Господи, почему ее?

73

А в кинотеатре шел праздничный концерт…