Мoя нечестивая жизнь - Кейт Мэннинг

Но с другими дамами из высшего света я сошлась довольно близко. Миссис Серена Викенден и миссис Доротея Беккер обеспечивали мне приглашения на самые роскошные балы в городе, наша троица любила дружеские прогулки по фешенебельным авеню, обожала ходить на званые обеды (с мужем под боком, разумеется). Мистеру Беккеру не было равных в висте, а мистер Викенден, которого Чарли считал занудой, обладал обширными познаниями в садоводстве: его отец некогда служил садовником у Вандербильтов. Это Мэттью Викенден посоветовал мне, какие растения лучше посадить в саду нашего нового дома, а его жена Серена восхищала меня, потому что курила сигары наравне с мужчинами. Она обучила меня, как втягивать дым только в рот и не пускать его дальше, и я обожала это – нет, не вкус табака или его едкий дым, но потрясенное выражение, возникавшее на лицах мужчин, заставших меня с папироской. В нашей гостиной бывали самые занятные обитатели Нью-Йорка: теософы, либералы, френологи, парапсихологи и медиумы. И конечно, наши старые друзья – Оуэнсы и остальные философы из гостиной на Либерти-стрит.

В апреле 1878 года настал день переезда. Мы ехали по Пятой авеню в нашем новеньком ландо, крыша была откинута назад, чтобы все видели, как мы сворачиваем с Пятьдесят второй улицы на Пятую авеню, куда был обращен парадный подъезд нашего особняка. Вот он, дворец Джонсов. Широкая лестница ведет к двойной двери, арки и своды как у ворот какого-нибудь королевства. Выходя из экипажа с помощью Девлина, нашего нового лакея в ливрее, который подал мне руку в перчатке, я приподняла юбку, показывая восьмилетней Аннабелль, как следует поступать леди. Аннабелль воспользовалась моим примером, ее отец выбрался последним и взял нас за руки.

– Королева Энн, ваше величество, – проговорил он чопорно. – Принцесса Аннабелль.

И повел нас вверх по парадной лестнице. Прохожие за оградой пялились на нас, раскрыв рты. В доме я и сама раскрыла рот. Мы и вправду живем во дворце! И кого волнует, что «Таймс» обозвала наш новый дом пристанищем безграмотной нечестивицы? Кого волнует, что мой стиль именуют кошмарным, экстравагантно богатым и вульгарным? И что мне за дело до того, что они в ужасе от моих занавесей, на которых расцветают чудовищно безвкусные цветы? Прочитав это, Чарли сказал:

– Их пером водила зависть.

Это истинная правда. Но больше всего им не нравился мой кабинет с отдельным входом и скромной табличкой «Женский Доктор».

На верхней площадке парадной лестницы пол был из мраморной мозаики. Ту т лестница изгибалась, словно выставляя напоказ роскошные перила из эбенового дерева, мерцающие в сумраке, точно шоколад. Чарли остановился, расправил плечи. Аннабелль захлопала и закружилась, так что ее юбки взмыли колоколом.

– Мне нравится этот дом! – объявило наше дитя, скинуло туфли и прямо в шелковых чулках заскользило по полированному мрамору.

Дом. Настоящий, не придуманный. Вот мое отражение в зеркале в золоченой раме. Миссис Чарлз Джонс, женщина тридцати одного года, не красавица, но с хорошей фигурой, в платье, где чередуются синие кобальтовые и васильковые полоски. «Дамская книга» назвала такое сочетание цветов самым модным в этом сезоне. И вот я в этом платье – истинная леди, чтоб вам всем сдохнуть.

Я прищурилась, и мое отражение начало двоиться, троиться, распадаться, и вот я уже снова в прошлом…

Отогнав наваждение, я поднялась по лестнице на площадку, куда выходили двери не только наших комнат, но и двух отдельных апартаментов, предназначенных для отдыха богатых дам, остановившихся у нас, чтобы поправить здоровье. Но, замышляя их, я думала про брата и сестру. Если когда-нибудь мы встретимся, если они окажутся в Нью-Йорке, им будет где остановиться. Может, полицейский детектив или ясновидящий все-таки отыщет Джо. Или Датчи снова мне напишет. На почте я дала четкие указания: всю корреспонденцию перенаправлять на наш новый адрес. Схожий наказ получило и Общество помощи детям: если в их распоряжении вдруг окажется документ за подписью Лиллиан Эмброз Ван Дер Вейл или Джозефа Малдуна Троу, немедленно отослать к нам на Пятую авеню.

Джо, возможно, тебе придутся по душе гонки на экипажах в Центральном парке? Наверняка придутся.

Датч, мы всегда будем рады видеть вас с Элиотом у нас на Пятой авеню, здесь вас ждут ваши собственные апартаменты.

Теперь каждый уик-энд семейство Джонс выезжало в открытом экипаже (ландо или коляска с откидным верхом) на прогулку. Всего лошадей в нашей конюшне было четыре: две гнедые, серая и буланая, упряжь из немецкого серебра. Весь свет выезжал тогда в конных экипажах на бульвары, дамы в плащах для прогулок – пурпурных, золотых, нежно-зеленых. Мы катили по залитым солнцем аллеям Центрального парка и важно кивали прилично одетым господам в заполнявшей бульвары толпе. Ни Чарли, ни Аннабелль не готовились к этим выходам в свет так тщательно, как я. При каждом удобном случае я выходила из коляски с непокрытой головой – дабы все полюбовались солнечными искрами в моих бриллиантовых серьгах. Дамы ели меня глазами, умирая от зависти, а джентльмены приподнимали шляпы.

Но кое-кто презрительно отворачивался. Некоторые женщины, завидев меня, опускали вуаль, будто я гадкий червяк. В тот год газеты все-таки вспомнили про меня. Сделал это «Трибун».

Потрясение от того, что такая опасная личность, как Мадам Х (ее имени произнести не смею), опять разгуливает на свободе, среди нас, победительницей, в шикарных туалетах и умопомрачительных шляпках, велико. Но явно недостаточно для преследования ее по закону. Она имеет наглость напоказ раскатывать в своем блистательном экипаже по бульварам, а мы тем временем не можем отделаться от мысли, что общество наше сделало грандиозный шаг назад во всем, что касается морали.

Статья появилась в газете мистера Грили в августе 1878-го. Испугалась ли я? Ничуть. Чего мне пугаться? И в чем моя вина? В том, что катаюсь на глазах у публики? Да пошла она, эта публика! И я поступила опрометчиво, с ходу сочинив ответ:

Непостижимо, как столь глупой писанине находится место в вашей газете. Мы что, не можем прокатиться на двух (а хоть бы и на четырех) лошадях перед публикой? Оставляю этот вопрос беспристрастному, свободному, умному человеку, пусть решит, чего заслужили своими нападками безымянные авторы заметки. Полноценного расследования или чего-то более серьезного?

Ваша, etc.

Мадам Де Босак

Какие у них были мотивы? Жадность и зависть. Доктор Ганнинг и его друзья от медицины завидовали деньгам, что зарабатывали акушерки вроде меня.

– Если им не нравятся мои экипажи, – сказала я Чарли, – то вообрази, что они запоют, когда мы включим нашу замечательную систему отопления?

– А ты пригласи их, – предложил он. – Явятся только ради того, чтобы посмотреть дворец Джонсов изнутри.

Мистер и миссис Чарлз Г. Джонс почтут за честь приветствовать Вас у себя, говорилось в приглашении. В течение десяти дней откликнулось триста человек с разных ступеней социальной лестницы Нью-Йорка – в том числе все мамочки из школы миссис Лайл. Даже эти болонки миссис Гибсон и миссис Ван Сэндт, демонстрировавшие мне свое презрение, не отказались. А Присцилла Лайл даже сделала запись в розовой гостевой книге: Это большая честь.