Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

— А что собираетесь делать, если дивизии МВД из Лефортова двинутся к центру Москвы?

— Мы постараемся, — пояснил Булганин, — эти дивизии блокировать, а после ареста Берия — разоружить и расформировать. Без сигнала Берия они вряд ли покинут казармы.

— У Берия есть заместители, они могут дать команду дивизиям на выход. В Москве начнутся бои. Так, Никита Сергеевич? — Маленков повернулся к Хрущеву. Тот ответил:

— И Серов, и Круглов на это не пойдут!

— Ты уверен в обоих?

— Уверен! — подтвердил Хрущев. — Дивизиями управляет только Берия.

Долго еще «тройка» находилась в холле, обсуждая все до мелочи, исключая даже малейшие упущения, подстраховывая каждого, кто может допустить неточность, дублируя основные моменты акции верными и надежными людьми. В их распоряжении оставалось тридцать шесть часов…

Вечером того же дня командующему Московским военным округом генерал-полковнику П. Артемьеву по поручению маршала Булганина был вручен пакет с предписанием поднять по тревоге, совершить длительный марш соединениями Смоленского и других гарнизонов по указанному в пакете маршруту с последующим проведением стрельб на полигоне. Артемьев в ту же ночь выехал в Смоленск…

Утром следующего дня Булганин вызвал генерал-полковника Москаленко, выслушал доклад командующего о состоянии боевой готовности района ПВО, поинтересовался настроением личного состава, самочувствием командующего.

— Предлагаю чаю, Кирилл Семенович, — Булганин поднялся и жестом пригласил пройти в комнату отдыха. — Тут поуютнее, — и подумал: «И поспокойнее — аппаратуры подслушивания нет».

За чаем речь пошла о совершенствовании системы противовоздушной обороны Москвы, поступлении на вооружение новых зенитных ракетных комплексов. Неожиданно министр обороны спросил:

— Из личного оружия давно стреляли?

Удивленный вопросом министра, Москаленко ответил:

— Два месяца назад.

— Я вам, Кирилл Семенович, поставлю очень ответственную, а может быть, опасную задачу. Но это позже. А пока подберите четверых генералов, офицеров, по вашей оценке — самых надежных и верных вам, которые не дрогнут в сложной обстановке. С ними вам придется выполнять необычную задачу. Сроки операции я вам сообщу. Кого бы вы порекомендовали?

Москаленко задумался на какое-то время, но пауза не была долгой.

— Первого заместителя генерал-лейтенанта Батицкого, начальника штаба генерал-майора Баксова, начальника политуправления полковника Зуба, адъютанта подполковника Юферова, — доложил Москаленко, поставив чашку с недопитым чаем.

— Вы им верите, на них надеетесь? — спросил Булганин, записывая фамилии.

— Так точно, товарищ министр!

— Вам позвонит маршал Жуков, и вы, не ссылаясь на наш разговор, доложите о готовности группы.

— А сроки операции, товарищ министр?

— Думаю, что в самое ближайшее время. Никому ни слова, в том числе и этим людям! Сегодня вечером получите пакет. Вскроете лично, отдадите распоряжения по учениям. В ваше распоряжение поступят части из другого объединения. Остальное — все в пакете. Вопросы?

— Нет вопросов. Разрешите, товарищ министр, быть свободным?

— До свидания, Кирилл Семенович. Я на вас очень надеюсь. Ошибка будет стоить многого, а может, даже жизни, — загадочно напутствовал Булганин уходящего, мало что понявшего командующего ПВО Москаленко…

«Я провожал Лаврентия Павловича вместе с другими из его свиты на Центральный аэродром в одной машине с его начальником охраны Рафаэлем Саркисовым; это был настоящий бурбон, малоразговорчивый, «весь в секретах», нахальный, никого не боявшийся полковник; с ним мы встречались часто, я шел на контакт, но он при каждом удобном случае старался увильнуть от разговоров, сам же, как только оказывался в моем кабинете, подолгу шарил глазами по лежащим на столе бумагам, брал и читал шифровки и донесения. От него пахло потом и чем-то кислым, руки всегда влажные и даже липкие, и я часто удивлялся тому, как женщины, а их у него хватало, переносили эти запахи кислого и навакшенных сапог.

Отношения наши складывались как сугубо служебные, но я замечал, что он при малейшей возможности вел за мной слежку. Он знал, что я окончил университет, учился и после окончания вуза, и потому в кругу своем называл меня «профессором». Если бы Берия решил убрать меня, то все это поручил начальнику охраны Саркисову, неизвестно по какой причине озлобленному на всех. Тупой эгоист, ослепленный завистью (Берия не раз публично хвалил меня за подготовку справок для Политбюро, докладов и донесений), он походил на преданную хозяину собаку, готовую броситься туда, куда укажет шеф.

На аэродроме Берия долго разговаривал с заместителями, показывал им какие-то схемы («Наверное, по учению внутренних войск», — подумал я), тщательно, отведя в сторону, наставлял Богдана Кобулова. Последним, кто удостоился его внимания, был я; шеф приказал о всех срочных шифровках докладывать ему в ГДР по вч-связи, чаще информировать обо всем. Как и остальные, я пожелал Лаврентию Павловичу доброго пути и благополучного возвращения. У трапа он еще раз что-то сказал генералу Серову и сердито помахал указательным пальцем возле лица первого заместителя, словно предупреждая его о чем-то…

Я позвонил шефу на следующий день и доложил о срочных шифровках, несколько донесений по его требованию зачитал: его заинтересовали шифротелеграммы по учению.

— Документы по учению немедленно передай Кобулову, — приказал министр, — и впредь все документы ему в первую очередь. Что нового в Москве?

— Ничего. Все, товарищ министр, по-старому.

Он попрощался и положил трубку. Я собрал связанные с учением документы и понес их Кобулову. Тот встретил меня холодно, молча взял папку, расписался в карточке. Я заметил на его лице признаки нераспознанной тревоги; он словно кого-то ждал: глаза двигались беспокойно, морщины сгустились, щеки запали. Спросив разрешения, я вышел. Что так растревожило заместителя министра? Да мало ли у него забот…

Вечером, вскрывая очередной секретный пакет, я обнаружил донесение (по указанию Берия) начальника ГУЛАГа о репрессированных с момента создания ОГПУ, т. е. с 1921 года. Жестокая статистика! Только за контрреволюционные преступления было осуждено 3 млн 770 тыс. 380 человек, к высшей мере наказания — 642 тыс. 980, к заключению в тюрьмы и лагеря — 2 млн 362 тыс. 220 человек, к ссылкам — 765 тыс. 180 граждан. Это только «за контрреволюционные преступления», другими словами — только по одной статье! Я закрыл глаза и мысленно представил тысячи лагерей на Севере, у побережья Ледовитого океана, в Сибири, в тундре, на Колыме, в районах Дальнего Востока… Миллионы осужденных только по одной статье Уголовного кодекса!..»

Булганин после ухода Москаленко потребовал у оперативного управления Генштаба данные о личном составе МВД; получив их, министр задумался, мысленно представив себе дислокацию многих дивизий МВД, частей охраны, сотни тысяч сотрудников госбезопасности, особых отделов. И если Берия сможет поднять эту армаду «в ружье», то не миновать гражданской войны. А Лаврентий может пойти на все…