Год Огненной Змеи - Цыден-Жап Жимбиев

Ниже и ниже год от года урожаи. В нынешнее лето многое можно было бы с легким сердцем списать на засуху. Засуха, если разобраться, тут даже и ни при чем. Устала земля, истощилась почва. Какую-то ничтожную часть угодий удалось не то чтобы возродить — поддержать восстановлением части старого канала. Но что это? Капля в море!

Меряет широкими шагами поля Цырен Догдомович, посасывает потухшую серебряную трубочку, думает, думает… Низко надвинул фуражку, расстегнул воротник серого кителя. Невесело председателю.

Куда ни глянь, кругом коричневая, словно выжженная, степь. Лишь там, где прорытые канавы принесли на пастбище воду, высятся стога доброго сена. Ничего не скажешь, не упустил Шойдок Цынгуев этот шанс, хорошо постарался, ни одной травинки не потерял. И на большом участке, орошенном вешними водами, будет центнеров по десять-двенадцать пшеницы. А вокруг — хоть глаза закрывай…

Месяц, однако, назад распорядился Догдомэ, чтобы сюда, в выгоревшую степь, начали возить навоз. Не поздно было тогда распахать этот участок да засеять овсом на зеленку. Не выполнил распоряжения Цынгуев. Точнее, выполнил наполовину. Привезли сюда навоз, и немало привезли, свалили кучами да так и оставили. Проверить Цырен Догдомович не удосужился, напомнить — тоже. Вот и морщится сейчас, как от зубной боли. Не Шойдока — себя ругает.

Прихрамывая, поскрипывая протезом, нагнал председателя Дугаржаб. Подошел к навозной куче, пнул сапогом, спросил:

— Какая польза от него, Цырен Догдомович?

— Большая, — не ему, себе ответил Догдомэ.

Недоверчиво посмотрел на него Дугаржаб, снял зеленую фуражку пограничника, вытер вспотевший лоб.

— Всегда же землю удобряли.

— Это верно, что всегда. Только чаще халтурили, вид делали, будто удобряли. Расшвыряют два-три короба навоза — и делу конец.

— Сюда вон сколько привезли. Какой толк?

— От того, что он тут лежит, толку мало. Это ты правильно говоришь.

Догдомэ садится на одну из куч.

— Раньше, Дугаржаб, скотоводы очень хорошо удобряли степь. Навоз как самую большую ценность берегли, потому что лучше нет удобрения. Он и влагу долго держит, и землю обогревает. От него брожение в почве. Всяких полезных вещей для плодородия в нем много…

— Этого добра у нас хватает. Хоть тыщу тонн можно вывезти.

— Вывезти недолго.

Любит Дугаржаб слушать председателя. Он, когда увлечется, так здорово рассказывает. И сейчас загорелся, размечтался. Придет, говорит, время, будем мы все-все знать о своих землях. Составим почвенные карты на все участки, и каждый получит то, что для него полезно. Сюда — минеральная подкормка, сюда — навозу побольше, здесь микроэлементы требуются… Удобрять поля станут с самолетов. А то еще новый метод появился — не слышал, Дугаржаб? — гидропоника называется…

— Заболтался я, — спустился с облаков на землю Догдомэ. — Сейчас надо думать, как это пастбище спасти. Хоть и потеряно время, но кое-что можно еще успеть. Ваша бригада, Дугаржаб, может отлично все это сделать. Как ты думаешь?

— Можем, конечно. Вы только подскажите.

— Для начала весь навоз надо ровным слоем раскидать по всему участку, а потом перепахать.

— Это мы сделаем. И разровняем, и распашем. А если бригадир на другую работу поставит?

Догдомэ насупил брови.

— Не поставит. Правление обяжет… Ну, мне, однако, пора, — он попытался подняться и скорчился, застонал, схватился за спину.

— Что с вами?

Осторожно распрямившись, Цырен Догдомович рассмеялся.

— В старики записываюсь. Перед непогодой кости ломит. Как раны заноют, — точно, дождь будет. И сейчас, должно быть, надолго погода испортится.

— Правда?

— Представь себе… А у тебя нога не болит? — всматривается в небо Догдомэ.

— Чего ей болеть — она деревянная, — усмехается Дугаржаб.

— Постарше станешь — и деревянная заноет. Ты что, остаешься?

— Начну ваше задание выполнять — навоз покидаю. Время у меня есть. Инструмент тоже, — он показал на брошенные кем-то лопаты и грабли, усмехнулся: — Малая механизация.

Оставшись один, Дугаржаб, не мешкая, принимается за дело. Покидывает, пошвыривает комья навоза. Одну кучу прикончил, к другой перешел. Шибко не торопится, чтоб не устать. Работы тут — начать да кончить, если одному да лопатой…

По ближней дороге проскакал кто-то на коне. Остановился у края поля, легко спрыгнул с седла. Издалека можно узнать по шапке-кубанке — Санджи Бумбеев.

— Сайн, Дугаржаб Беликтуевич!

— Привет, зоотехник!

— Какие новости? — спрашивает Санджи.

— Особенных новостей нет. — Дугаржаб достает папиросы, протягивает практиканту. — Закуривай.

— Спасибо, я не курю.

— А я вот бросить никак не могу… С фильтром покупать стал. Норму установил — три штуки в день. Эта — последняя сегодня. Куда едешь?

— Председателя ищу.

— Цырен Догдомович только что тут был. Перед тобой уехал.

— Какая-то машина направо проехала. Он, однако?

— Должно быть.

Санджи оглядел поле.

— Удобряете, да?

— Верно. А ты, зоотехник, здорово научился говорить по-бурятски!

— Спасибо.

— Видишь, какая передовая техника? — поднял за черенок лопату. — Мы же чабаны-механизаторы!

Санджи носком сапога раздавил комочек навоза.

— Да-а, техника. А почему вы один работаете? У вас же большая бригада. Почему никто не помогает?

— Другим делом заняты. А я вот послушал сейчас Цырена Догдомовича и откладывать не стал. Очень нужно, говорит председатель.

— В вашей бригаде есть такой Дондок. Вот его бы сюда и поставить.

Дугаржаб машет рукой.

— Такого типа разве заставишь! Его вообще лучше ни к какой работе не подпускать, как чесоточную овцу в отару.

— Хорошенько воспитывать его надо, — серьезно произносит Санджи.

— Поздно его воспитывать.

Санджи непонимающе пожимает плечами.

— Почему все ему с рук сходит? Убежал из бригады — ничего. Семью свою разрушил — тоже ничего…

— Балмацу рада, что избавилась наконец-то от него.

— Правда? — неизвестно чему радуется практикант. — Балмацу, конечно, пока еще не умеет работать. Но она старается. Если вы ей поможете, бригадир…

Дугаржаб презрительно сплевывает.

— Бригадир поможет! От него чуть больше пользы, чем от Дондока.

— Правильно, он очень плохой… — вспоминает Санджи встречу с Цынгуевым на ферме. Не удержавшись, рассказывает, как Шойдок Цынгуевич напоить его хотел, как подбивал жалобу на Булата подписать.

— Вот видишь!

Говорить о бригадире им, однако, не хочется.

— Как тебе живется у нас, Санджи? — спрашивает Дугаржаб.

— Хорошо! Второй раз сам приехал. О доме немножко скучаю…

Дугаржаб соглашается:

— Свой край…

— Извините, — спохватывается Санджи. — Я вам мешаю.

— Ничего-ничего.

— Хотите, я вам помогу? Немножко.

Санджи хватает лопату. Видно, соскучился по настоящей мужской работе. С силой бросает навоз, чувствуя, как упруго заходили мышцы. Дугаржаб сразу отстал от него, да он и не спешил особенно — тщательно разгребал комья, чтобы они ровнее покрывали поле. Медленно — еще не плохо, Дугаржаб старается. Он не замечает времени и чувствует, что прошло: уже немало, по боли в ноте. Оказывается, устал. А может, Цырен Догдомович прав — к ненастью это? Нет, не только нога,