Карусели над городом - Юрий Геннадьевич Томин

быть жесткой — все ее элементы должны быть жестко связаны между собой. Значит, их надо как-то скрепить. Ни одно бревно не имеет права двигаться относительно другого вперед-назад, влево-вправо и вверх-вниз. Если мы решим эту задачу, то построим плот. Но может быть, лучше обойти озеро кругом? Неужели так уж необходимо двигаться напролом?

— Нет, — вмешалась Лжедмитриевна, — условия нарушать нельзя.

— Но вы рискуете больше всех, — простодушно заметил Алексей Палыч. — Вы, единственная из всех нас, не умеете плавать.

Ребята с недоумением уставились на Алексея Палыча. Послышались смешки. Не могла инструктор Елена Дмитриевна, кандидат в мастера спорта, не уметь плавать. Без такого умения у них и простых туристов в поход не выпускали.

— Да ведь я не шучу, — настаивал Алексей Палыч. — Не верите?

Ему никто не ответил. Конечно, они не верили, но никто не хотел спорить с чудаком-теоретиком. За двое суток безропотный и покладистый сотворитель огня успел уже завоевать кое-какие симпатии. Умеет плавать Лжедмитриевна или нет — уплыл этот вопрос в туман, уже поднявшийся высоко над озером.

Теоретическую поэму о плоте и его конструкции не выслушал лишь один человек — Чижик. На середине речи он встал и удалился в лес. Там он что-то разыскивал, хрустя сучьями. На него не обращали внимания, поскольку знали, что Чижик зря ничего не делает. Так оно и вышло. Чижик вернулся с пучком гладких веточек и принялся раскладывать их на земле. Он выложил плотный заборчик из веток потолще, обломал концы там, где они выступали, — получился прямоугольник, похожий на плот. Поперек прямоугольника легли три ветки потоньше. Тыкая пальцем в места, где поперечные ветки пересекались с продольными, он произнес:

— В-веревка, в-веревка, в-веревка… Ясно?

— С-совершенно в-верно, — сказал Алексей Палыч и похолодел от испуга. Сказал он так машинально, без всякого желания передразнить Чижика. Это получилось как раз оттого, что он слушал очень внимательно и невольно повторил интонацию парнишки.

Чижик по-взрослому хмуро взглянул на него.

— Прости, пожалуйста! — горячо произнес Алексей Палыч. — Это вышло абсолютно случайно! Прошу мне поверить!

Лицо Чижика слегка разгладилось.

— Я з-знаю, — сказал он, — это б-бывает.

Чижик подобрал топорик и пошел в лес.

— Я не нарочно… — еще раз попытался оправдаться Алексей Палыч, обращаясь к ребятам.

— Да мы понимаем, — сказал Стасик. — У нас в классе, когда он урок отвечает, даже учителя иногда начинают заикаться. Шурик, иди помоги Чижику. Сколько у нас еще топоров? Два? Гена, пойдешь со мной. А ты можешь? — Вопрос был обращен к вернувшемуся Борису.

— У вас какое в Городе отопление? — спросил Борис.

— Батареи. А что?

— А у нас печное. За зиму восемь кубометров уходит.

— Ну и что?

— Дровами я занимаюсь.

— Молодец, — сказал Стасик. — Будешь у нас главным по дровам. Держи топор.

— Боря, я с тобой, — сказал Алексей Палыч.

Уже уходя, Борис услышал очередное распоряжение Стасика:

— Марина, разберешь все веревки, какие есть.

Не понимая, откуда вдруг появилась какая-то Марина, Борис оглянулся.

— Ладно, — сказала Мартышка, — будет сделано, господин генерал.

У затухающего костра остались только Лжедмитриевна и Валентина.

Алексей Палыч и Борис медленно брели по лесу, выискивая подходящее дерево.

— Она догадалась, что я притворялся.

— Как же она реагировала?

— Никак. Сказала, что раньше я был вроде лучше. А я сказал, что расскажу про нее ребятам.

— Ну и что?

— Ноль внимания. Все доказывала мне, что она живая — специально руку расцарапала. Кровь пошла…

— В этом я уже не сомневаюсь, — сказал Алексей Палыч. — Сначала меня удивляла ее пассивность…

— А ребята как будто ничего не замечают. Неужели другая была точно такая же?

— А они не имеют возможности сравнивать. Я сегодня выяснил у Гены: другая занималась с ними подготовкой, но в поход не ходила. Может быть, они думают, что в походе руководитель должен вести себя именно так. И знаешь, что мне пришло в голову, — она вовсе не выглядит плохим руководителем. Со стороны она может показаться руководителем очень хорошим.

— Это почему?

— Мы с тобой знаем ее историю и потому подозреваем ее во всех грехах. А что увидел бы посторонний? А вот что: группа движется вперед, все идет нормально, без особых приключений. Руководитель не старается все сделать сам, не отдает пустяковых распоряжений. Ведь у хорошего руководителя подчиненные сами знают, что делать. Но так все в точности и у нас. Подумай об этом.

— Да вроде бы так, — согласился Борис. — Но я никак не могу забыть, что она ОТТУДА.

— В этом все и дело, — сказал Алексей Палыч. — Все идет нормально, если не считать того, что поход возглавляет инопланетянка и мы не знаем, что она собирается выкинуть.

Подходящее дерево оказалось найти не так просто. Нужно было сухое, не слишком тонкое, не слишком толстое, чтобы можно его было срубить маленьким туристским топориком.

Здесь следует заметить, что, вступив две недели тому назад на путь обмана всего человечества, Алексей Палыч и Борис продолжали катиться по наклонной. На их счету уже числились: обман, мелкое воровство, симуляция и кое-какие другие проступки. Теперь они докатились до браконьерства.

Лес нельзя рубить. Никакой. Ни живой ни мертвый. Об этом написано на плакатах и щитах, расставленных у лесных опушек. Есть даже объявления в стихах, точнее, в одном стихе, столь часто встречающемся: «Не поднимай на лес руку — он служит тебе, сыну и внуку». Почему лес отказывается служить остальной родне — пока не выяснено. Но сам по себе призыв этот справедлив, и грамотные туристы не должны его нарушать. Именно об этом подумал Алексей Палыч, вонзая топорик в сухой ствол.

Сосна сопротивлялась и после смерти. От удара на Алексея Палыча обрушился дождь из сухой хвои, мелких веточек и даже каких-то букашек. Все, что не уместилось на голове, попало за шиворот и начало царапать шею и спину. Алексей Палыч ударил еще несколько раз, выпрямился и передернул плечами.

— Дайте мне, — сказал Борис. — Вы потом сучья обрубите.

Это не так просто — свалить сухое дерево толщиной в тридцать сантиметров, да еще тупым топориком. Раза четыре сменялись Борис и Алексей Палыч, пока на стволе не образовалось утоньшение, нечто вроде бобрового погрыза. Сосна начала легонько потрескивать.

— Ни одно дерево