Хранитель секретов Борджиа - Хорхе Молист

– Эта церемония будет камерной и состоится в ближайшее воскресенье, – сообщил брат Сильвестро, как бы извиняясь. – Первая из тех, которую мы организовали в этом году, состоялась 7 февраля и была грандиозной. Целая гора из различных предметов суетности – от зеркал до картин известных художников, роскошных платьев, всевозможных книг, париков, предметов мебели, женских штучек и приспособлений для нанесения макияжа. Это было незабываемо. Власти были вынуждены расставить специальную охрану вокруг костра, чтобы никто не смог ничего оттуда вытащить. Даже сам Боттичелли бросил в костер много своих картин.

– Судя по вашим словам, не все были согласны с сожжением этих предметов.

– Те, кто называет себя беснующимися, выступают против, – ответил монах. – Они пытались воспрепятствовать тому, чтобы мы предали огню некоторые книги и картины, но наши сторонники победили их. Это был потрясающий костер, и с тех пор мы периодически проводим это мероприятие. Мы скопили для сожжения столько ценных вещей, что один венецианский торговец предложил нам за них целое состояние. Этих денег было бы достаточно, чтобы купить целое войско. – Монах с улыбкой смотрел на Жоана.

– И чем же все это закончилось?

– Торговец был вынужден бежать из Флоренции, чтобы самому не попасть на костер. – Монах гордо выпятил грудь, он просто светился от радости.

– Это предложение помогло бы вам профинансировать войну с Пизой.

– И продать грех за деньги? – Брат Сильвестро смотрел на него на этот раз сурово. – Важно завоевать не Пизу, а Царство Небесное.

После раннего утреннего моления первого рассветного часа Савонарола прочитал монахам блестящую проповедь о греховности, суетности и костре. А также против содомии, сказав, что не будет пощады тому, кто совершит противоестественный телесный грех. И что он сам лично позаботится о том, чтобы отправить содомитов гореть живьем на костре. Жоан вздрогнул: в душе приора монастыря Святого Марка бушевали ненависть и насилие. Ему показалось, что царственное лицо настоятеля с его неестественно пухлой нижней губой, крючковатым носом и почти сросшимися кустистыми бровями принадлежало некоему человеку с глубоко загнанными желаниями, которые прорывались в его речи, призывавшей к насилию. Этот индивид, которого он ни разу не видел улыбающимся, был виновен во многих смертях.

К счастью, через некоторое время после проповеди Жоану воздалось, поскольку впервые после своего прибытия во Флоренцию он смог покинуть монастырь с братом Сильвестро. Этот человек, несмотря на то что разделял фанатизм Савонаролы, выражал свои убеждения совершенно иным способом.

Горбатый голубоглазый монах отвел его на площадь Синьория, чтобы проинспектировать реквизированные плаксами и белыми отрядами книги, которые однозначно предназначались для сожжения на костре. Жоан безуспешно попытался спасти от сожжения книги Платона и Аристотеля. Но настоящая борьба развернулась за «Божественную комедию». Когда он увидел этот экземпляр, сердце его учащенно забилось. Ведь это была одна из книг, отпечатанных в его типографии и подпольно отосланных во Флоренцию!

– Книги Данте были осуждены заранее, – сказал ему монах. – Даже не пытайтесь что-либо изменить. – И, критически взглянув на него, добавил, нахмурив брови: – Не могу понять, о чем вы, инквизиторы, там, в Испании, думаете.

Жоан закусил губу и долгое время ласково поглаживал эту книгу – плод его любви, заслугу его семьи и его борьбы за свободу. И она через несколько дней сгорит на костре! Едва сдерживая ярость, он сказал себе, что время Савонаролы и ему подобных должно уйти в небытие и что он выполнит свою миссию, чего бы она ни стоила. Он был на стороне света, а эти монахи – на стороне тьмы. Он должен найти эту проклятую Книгу пророчеств.

61

Однажды ночью, после молитвы, Жоан никак не мог заснуть и читал в своей келье, как вдруг услышал шум в коридоре. Сначала он подумал, что это какой-то монах, идущий в туалет, но потом понял, что кто-то разговаривает. Это было странно, поэтому он взял лампаду и вышел в коридор. Жоан увидел фигуру в белых одеждах – то был монах-доминиканец, который бродил в потемках, а потом вдруг направился прямо в его сторону. Вид у него был почти фантасмагорический. Жоана прошиб озноб, и он невольно отступил на шаг назад. Тогда это странное существо начало бормотать бессвязные фразы на латыни и тосканском. Оно приближалось, и Жоану едва удалось справиться с инстинктивным желанием запереться в своей келье. Когда существо подошло совсем близко, Жоан разглядел в свете лампады брата Сильвестро. Он вспомнил о том, что Микель Корелья говорил ему что-то о сомнабулизме монаха и что именно это было одной из причин, по которой ему приписывались способности толкования пророческой книги. Несмотря на одолевавшие его противоречивые чувства, Жоан подхватил монаха под локоть и мягко заговорил:

– Брат Сильвестро, это я, брат Рамон из Барселоны. Пойдемте со мной, я отведу вас в вашу келью.

Лунатик не сопротивлялся и позволил вести его, бормоча и изливая поток слов.

– Да благословит Господь почивших и брата Мишеля, ожидающего нас на Небесах.

Жоан подумал, что это была великолепная возможность проникнуть в келью монаха. Они завернули за угол, прошли по следующему коридору, снова повернули и, пройдя мимо входа в библиотеку, оказались перед кельей брата Сильвестро. Жоану только оставалось толкнуть дверь, которая легко открылась: ключ находился с внутренней стороны замочной скважины. Помещение было очень похожим на келью Жоана, за исключением того, что рядом с окном имелась очень хорошо выписанная фреска и полка с книгами. Взгляд Жоана немедленно остановился на них. Он помог монаху улечься на постель; горб его, который был очень твердым, наверняка мешал ему, и, вместо того чтобы лежать на спине, монах тут же перевернулся на бок. Как только Жоан удостоверился в том, что монах закрыл глаза, он протянул руку к книжной полке.

– Что вы здесь делаете, брат Рамон?

Жоан с ужасом узнал визгливый голос Савонаролы, и его рука замерла в воздухе. Повернувшись, Жоан увидел настоятеля. Капюшон был опущен на лицо, и колеблющийся свет лампады бросал блики на его угловатое лицо. Вид у монаха был зловещий.

– Я помог брату Сильвестро дойти до кельи. Он сомнамбулически блуждал по коридорам.

– С ним такое часто случается. После этого он всегда сам возвращается в свою келью. В следующий раз не беспокойте его: он набирается вдохновения, когда находится в таком состоянии. Возвращайтесь к себе.

– Как скажете, отец-настоятель.

Тот случай заставил Жоана задуматься. Брат Сильвестро периодически блуждал по ночам и не пользовался ключом, чтобы выйти и зайти в свою келью. Таким образом, она, возможно, оставалась открытой, пока он спал или когда днем выходил из нее ненадолго. Утром Жоан рассказал ему о ночной встрече, и брат Сильвестро ответил, что не помнит этого и что в ту ночь во сне он беседовал со своим давно умершим другом – братом Мишелем. Жоан знал, что речь шла об авторе Книги пророчеств. Через некоторое, вполне разумно рассчитанное время работы в библиотеке, он извинился, сказав, что ему нужно в туалет. Но, выйдя из библиотеки, вместо того чтобы направиться налево и спуститься по лестницам, ведущим вниз, в сторону отхожего места, пошел направо, добрался до кельи брата Сильвестро и толкнул дверь. Как он и предполагал, она открылась. Быстрым движением он проскользнул внутрь и тут же закрыл деревянную дверь. Его сердце бешено колотилось. Когда предыдущей ночью Савонарола обнаружил его здесь, у него был прекрасный предлог, но в этот раз он вряд ли смог бы объяснить, почему оказался в келье брата Сильвестро. Он не мог поверить, что все удалось так просто. Жоан направился к полке и просмотрел все находившиеся там книги. Он удивился, найдя там «Божественную комедию» Данте на тосканском и «Республику» Платона на греческом. Он смог опознать эту книгу благодаря знанию алфавита и тому, как пишется имя автора на этом языке. Что касается остальных книг, то это были молитвенники, среди которых имелось несколько посвященных молитвам особого часа – с великолепными миниатюрами, – наверняка взятые монахом в библиотеке. Ни одна из книг не походила на ту, которую он искал. Разочарованно вздохнув, Жоан принялся обыскивать маленькую келью, где были лишь тюфяк, столик для письма, стул и распятие. Особое внимание он уделил возможному существованию различных дверец в полу и стенах, за которыми могло скрываться углубление. Пол был вымощен коричневым песчаником, и каждая из плиток казалась плотно прилегающей к другой. Его сердце по-прежнему учащенно билось, от напряжения все тело покрылось холодным потом.