Репутация плохой девочки - Эль Кеннеди

на левом запястье на свой день рождения на следующей неделе. Так что мне сделали татуировку.

Я в замешательстве.

— И что?

— Это был не Уайатт.

Я задыхаюсь.

— Нет!

Даже Мак, которая прожила в Заливе всего год или около того, понимает последствия этого. Уайатт — лучший в городе. Обращаться к кому-либо другому за татуировкой — это святотатство.

— Мне разрешено использовать кого-то другого, — возражает Алана. — Желательно того, кто не думает, что влюблен в меня.

— Тогда, наверное, ты тоже не можешь пойти с Тейтом, — хрипит Мак, и она и я хихикаем.

Рот Аланы кривится в очередной гримасе. Она быстро кладет картофельный салат.

— Знаешь что? Я больше не помогаю. Я ненавижу вас обоих.

Она уходит, оставляя нас смеяться ей вслед. Через раздвижную дверь я вижу, как она проходит мимо Уайатта, чтобы присоединиться к Стеф и Хайди на другой стороне террасы, где она пытается спрятаться за перилами.

— О, какие запутанные сети мы плетем, — замечает Мак, все еще посмеиваясь. Мы выходим на улицу и начинаем расставлять сервировочные блюда на стол. На другом складном столике стоит множество напитков, а рядом на полу стоят несколько холодильников с пивом. Купер идет проверить мясо, которое он готовит на гриле, в то время как Эван выходит со стопкой салфеток и кладет их рядом с кучей посуды.

— Где Райли? — спрашивает он, оглядываясь вокруг.

Я киваю в сторону двора внизу, где Райли и Тейт на песке увлеклись оживленной беседой о парусном спорте. Тетя Лиз стоит в нескольких футах от меня, проверяя свой телефон.

— Он сказал мне, что влюблен в девушку из своего класса биологии, — я шепчу Эвану, кивая на его суррогатного младшего брата.

— О, Бекки? Да, я все о ней знаю.

— Бекки? Нет, он сказал, что ее зовут Эддисон.

У меня отвисает челюсть.

— О Боже мой. Он превращается в маленького игрока.

Эван гордо улыбается.

— Хорошо. Пусть он немного поиграет на поле. Он слишком молод, чтобы остепениться.

Я вздыхаю, собираясь ответить, когда мелькает какое-то движение улавливает мое периферийное зрение. Я поворачиваюсь к нему и делаю глубокий вдох.

— Что за черт, — шиплю я Эвану.

Он все еще весь улыбается.

— Харрисон! — зовет он одетого в хаки и поло помощника шерифа, который подходит к палубе со стороны дома Хартли.

— Рад, что ты смог прийти!

Он пригласил Харрисона? И он на самом деле называет его по имени вместо пассивно-агрессивной насмешки?

— Эван, — тихо рычу я. — Что ты наделал?

— Успокойся, детка, — шепчет он в ответ. — Просто думай обо мне как о фее любви. Распространяя всю любовь вокруг.

Что на самом деле, блять. Я едва успеваю осознать абсурдность этого замечания, как Эван уходит, спускаясь по ступенькам навстречу вновь прибывшему. Я нахожу опору и спешу за ним, готова контролировать ущерб. Сколько всего этого потребуется? Не определено. Я добегаю до них как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эван хлопает Харрисона по плечам и говорит:

— Давно хотел познакомить вас двоих.

Вас двоих?

Я удивленно моргаю, когда мой сумасшедший жених подводит Харрисона к тете Райли и начинает знакомить. Харрисон и тетя Лиз?

Это просто… гениально, я понимаю. Когда мое первоначальное удивление проходит, мне приходит в голову, что это может быть величайшая схема сватовства в истории.

Я почти разочарована, что не подумала об этом первая.

— Лиз, типа, лучшая медсестра на свете, — бредит Эван. — По крайней мере, это то, что я слышу во всех своих сестринских кругах.

Я подавляю смех и добавляю.

— Харрисон когда-то носил аллигатора, сброшенного с крыши голыми руками, — сообщаю я Лиз.

Брови Эвана поднимаются.

— Серьезно? Чувак. Мне нужно услышать эту историю.

— В другой раз, — щебечу я, хватая его за руку. — Нам нужно сначала закончить выносить еду. Извините нас.

На этом мы оставляем слегка ошеломленного Харрисона и удивленно-смотрящую Лиз наедине.

— Черт возьми, мистер Фея любви, — бормочу я, когда мы возвращаемся на кухню.

— Это была хорошая мысль. Они идеально подходят друг другу.

Эван энергично кивает.

— Верно?

Я достаю последние приправы из холодильника, когда раздается звонок в дверь.

— Я открою, — говорит он, прежде чем броситься прочь.

Я ставлю на место бутылки с кетчупом и горчицей, затем вытираю руки и иду посмотреть, кто там у двери.

В дверях стоит Шелли Хартли. Я не видела мать Эвана уже… Я не знаю, сколько лет. Хотя выглядит она неплохо.

Как будто она сама о себе заботится. Ее волосы больше не крашеные в блондинку, а ее натуральные темно-каштановые. Ее кожа выглядит здоровой, а джинсы и майка на самом деле прикрывают все важные детали.

В прошлый раз, когда я спрашивала Эвана о ней, он сказал, что не совсем готов к нашей с ней встрече. Кажется, до сих пор.

— Я испекла пирог. — Она держит жестянку, завернутую в фольгу. Затем ее улыбка исчезает. — Хорошо, это ложь. Я купила его в продуктовом магазине и завернула в обертку. Но это только начало, верно?

Эван явно пытается не рассмеяться.

— Это здорово, мам. — Он целует ее в щеку и приглашает войти. — Мы ценим это.

Когда она входит, Купер стоит в гостиной. Он предлагает взять у нее пирог. Хотя ему не удается улыбнуться или поцеловать свою мать, он кивает ей.

— Спасибо, — отрывисто говорит он. — Это было предусмотрительно.

Судя по облегчению на ее лице, это больше, чем Шелли надеялась.

— Мама. Ты помнишь Женевьеву. — Эван подталкивает меня вперед.

— Конечно, помню. И, боже мой, ты стала так великолепна. — Она притягивает меня в крепкие объятия. — Эван рассказал мне о помолвке. Я так рада за вас двоих, — изливает она, протягивая мне руки. Она смотрит на своего сына со странно самодовольной улыбкой. — Видишь, детка? Разве я тебе не говорила? Мои любовные предсказания всегда сбываются. — Она поворачивается ко