Шахидка с голубыми глазами - Андрей Дышев

– Ты хочешь принять ванну? – с настороженным любопытством уточнила Яна.

– Можно сказать, что так.

Мы сели в машину и поехали. Я достал из-под сиденья тяжелый сверток.

– Это автомат Калашникова, Яна, – сказал я, возвращая сверток на прежнее место. – Сегодня ночью ты сядешь в эту машину и поедешь в реабилитационный центр… Вот карта, маршрут помечен… Машину оставишь на Буковой Поляне, а дальше пойдешь пешком – через лес, прямиком к лечебному корпусу.

– А ты? – спросила Яна, пытаясь скрыть тревогу.

Я не ответил. Мы подъехали к дому. Я отдал ключи от машины Яне. Зайдя в квартиру, Яна сразу побежала на кухню, чтобы выложить из морозильника антрекоты на ужин, но я ее остановил:

– Это потом. Сейчас есть дела поважнее.

Я записал на бумажке телефон Лампасова и протянул ей.

– Это номер моего знакомого психиатра, – пояснил я. – Позвонишь ему через несколько минут.

– А ты? – растерянно спросила Яна.

Она начала волноваться, не понимая, что происходит, почему у меня такой озабоченный вид. Но вопросов не задавала, справедливо считая меня своим начальником, а начальники не любят слишком любопытных подчиненных.

Я зашел в ванную, пустил в раковину струю воды и стал тщательно намыливать руки.

– Ты не боишься крови, Яна? – спросил я.

Бедолага даже побледнела от ожидания чего-то загадочного и страшного, но стерпела. Молча пожала плечами. Она стояла в дверях ванной, загораживая собой свет. Я попросил ее включить лампочку и стал протирать руки ваткой, смоченной одеколоном.

– Если тебе неприятно, можешь отвернуться, – предложил я.

– А что ты собираешься делать? – немея от страха, прошептала Яна.

Вместо ответа я взял со стеклянной полочки лезвие бритвы и, стиснув зубы, полоснул им себя по руке.

Я не учел одного: когда я попаду в руки врачей, они начнут накачивать меня лекарствами в соответствии с уровнем своей образованности и профессиональными амбициями. Мое мнение при этом будет игнорировано. Не знаю, чем меня кололи в машине «Скорой помощи», какую химию загоняли внутривенно в больнице; да и Лампасов, всерьез испугавшись за мою жизнь, расстарался и всадил мне в задницу весьма болезненный укол. От всей этой интенсивной терапии я надолго утратил способность воспринимать окружающий мир.

Мои замороженные мозги начали оттаивать поздним вечером, точнее, ночью, когда небо стало смоляно-черным, а луна остыла, побелела и стала карабкаться по звездам к зениту. Я открыл глаза, увидел белый потолок, залитый мертвенным светом, и понял, что нахожусь в реабилитационном центре, возможно, в той самой палате, где когда-то лежала Яна.

Я поднялся с кровати, испытывая легкое головокружение, но на этом перечень неприятных симптомов заканчивался. Даже порезанная рука не болела, хоть и была перебинтована от кисти до самого локтя.

Из одежды на мне были только белые хлопчатые штаны и такая же рубаха, но этот прикид меня не слишком огорчил, так как я обнаружил необыкновенное сходство этой мертвецкой пижамы с кимоно каратиста, и это сравнение даже придало мне уверенности и агрессивной силы. Жаль только, что с меня сняли часы, и я не знал точно, сколько сейчас времени.

Тотчас меня словно кипятком ошпарила мысль, что бедная Яна уже давно томится под окнами центра, дрожа от страха и неведения. Я бесшумно открыл дверь и вышел в коридор. Мои босые ноги, соприкасаясь с полом, не производили совершенно никаких звуков, и я с удовольствием играл роль бесплотного духа. И вот этот дух медленно пролетел по коридору, заглядывая в пустые палаты с идеально заправленными койками, на мгновение замер у картины, где в унижении и боли доживал свою земную жизнь Иисус, затем приблизился к приоткрытой двери, откуда выбивался яркий свет.

Это был кабинет медицинского персонала. Я зашел внутрь. За столом, в белом халате с подвернутыми до локтей рукавами, низко склонив голову над газетой, сидел дежурный врач. Моя тень упала на газету, и он резко вскинул голову.

– Это еще что за ночные прогулки? – строго спросил он, привставая из-за стола.

Я ударил его ногой по лицу, как футболист по мячу. Врач вскрикнул, попытался дотянуться до кнопок селектора, но не успел. Ударом кулака я свалил его на пол.

Он лежал без чувств, позволяя мне связать его вялые руки бинтом и обыскать карманы халата. Нашел связку ключей. Вышел из кабинета, погасил свет, прикрыл за собой дверь.

С торцевым окном в конце коридора пришлось повозиться. С него предусмотрительно были свинчены ручки, но я смог поднять язычок замка ключом, просунув его в щель между створками. Распахнул окно, впуская в коридор пряную лесную свежесть. Схватился за решетку, прильнул к ней лицом и тихонько свистнул.

Внизу, в темных зарослях, шевельнулась тень, отделилась от кустов, приблизилась к стене. Луна, словно театральный софит, осветила тоненькую фигурку Яны. Лицо обращено ко мне, глаза блестят, и кажется, сейчас она оторвется от земли, поднимется в воздух, как осенняя паутинка, подлетит ко мне…

– Ты мне разрываешь сердце, – шепнула Яна.

Я просунул между прутьев решетки рукав пожарного крана, стал разматывать шланг. Яна поймала конец и привязала к нему пакет.

– Жди меня у приемного отделения, – шепнул я ей. – И ничего не бойся.

– Теперь я боюсь всего…

Я поднял посылочку до решетки. «Калаш» никак не хотел пролезать между прутьев, и мне пришлось отстегнуть связанные лентой магазины. Когда снова пристегнул, звук щелчка эхом отозвался в противоположном конце коридора.

Я нес автомат в здоровой руке стволом вниз. Шел быстро, делая широкие шаги, как привык ходить по набережной в ветреную ненастную погоду. Отпер ключом дребезжащую дверь, ведущую на лестницу, спустился вниз.

Здесь горел свет, из дежурного помещения доносились приглушенные голоса. Охранник в униформе нес в обеих руках чайник и чашку с блюдцем. Дверь туалета он открыл ногой, хотел уже зайти, но краем глаза уловил движение в коридоре, поднял голову и увидел меня:

– Эй! Ты что здесь делаешь? Ты как здесь оказался? Стоять на месте! Стоять, я сказал!!

Мне он представлялся улиткой, сидящей на рельсе и кричащей угрозы приближающемуся поезду. Я ногой выбил из его руки чайник, который подлетел к потолку и с грохотом упал на пол.

– Братва, тревога!! – заорал охранник.

Я ударил его по лицу автоматом, наотмашь, сильно, как бил ножкой стула испанского киллера. Охранник полетел спиной на хлипкие перегородки, ломая их своим весом. Треск, грохот, мат! В коридоре послышался тяжелый топот ботинок. Кому-то под ноги угодил чайник, и тот, расплескивая воду, снова взлетел к потолку. Я выглянул из-за двери, и тотчас оглушительная автоматная очередь разнесла дверь в щепки; занозы, словно маленькие копья, вонзились мне в скулу. Я прижался спиной к стене, опустился на корточки, сделал кувырок, колесом прокатившись к противоположной стене. Снова грохот автоматной очереди! Пули словно отбойным молотком раскрошили штукатурку над моей головой, известковая пыль повисла посреди коридора мутным облаком. Я дал ответную очередь, там кто-то истошно завизжал, началась сутолока в дверях дежурки.