Повелитель стали - Виктор Зайцев

– На что оно, это лето? – Прихлебнул из стакана горячий отвар трав неунывающий Лисуня. Мужику скоро под тридцать лет, пятеро детей дома оставил, летом с купцами кормчим на лодьях ходит, зимой народ баламутит на разные выдумки, зато хозяйство крепкое, за его женой дети словно за каменной стеной. Хоть и попал Лисуня в неволю, но не сомневается, что заработанных за прошлое лето припасов его семье на год-другой хватит, а дальше озорник не думает, время, мол, покажет. – Живём здесь, как у Рода за пазухой. Тепло, сытно, работа в охотку! Ты дома мясо в эту пору видел? Нет, небось муку с корой мешали, чтобы зерно сохранить на посев. А Белов даже нас, невольников, рыбой и мясом кормит, картошку едим вдоволь, обувку тёплую взамен сапог развалившихся справил!

– Так добрый хозяин о своей скотине завсегда заботится! – недовольно буркнул старший брат Тычки, проверяя, как просохли его валенки на печи.

– Вот именно, добрый! Ты дома так не живёшь, как здесь скотину держат, не говоря уже о людях. Да, что там говорить, такие печи я и в Булгаре, у бояр не встречал. Дома с дощатыми полами, окна тёплые, в две слюды. Бают, себе старейшина здешний ни белки не берёт с насельников на жилое, ни резы с должников не просит. А своим людям дома даром ставит, скотину даёт. Нынче весной, сколь угров голодных набежало, всех кормит, даже детей малых, с которых и выгоды не имает никакой!

– Я слышал, он в позапрошлом годе свою родню у людоловов выкупил, топоры им дал отстроиться. Ни куны не взял за это, – подсел к Лисуне Хмара, наливая себе горячего отвара. – А попади мы в полон другим, тем же уграм или соседям из Верхнего городка? Гнили бы в яме, в дерьме и грязи, да молили о смерти. Это в лучшем случае, коли бы пытками не замучили. Получается, чужак к нам лучше относится, чем родня и соседи?

– А мне говорили, что за свой долг угры семь лет будут работать на Белова, свой долг отрабатывать, – сел на свою лежанку Тычка. – Не такие и добренькие твои бражинцы!

– Хм, – улыбнулся Хмара, наслаждаясь горячим питьём. – Сам прикинь, сколь те детишки угорские наработают, коли они полдня учатся читать и считать, потом мяч гоняют да рыбу ловят? Думаю, Белов так своих родичей подкармливает, чтобы угров не обидеть. В прошлую весну, бают, почитай, всё угорское селение Белов два месяца кормил, кроме мужиков и баб. Три с лишним десятка детишек до сытной поры содержал, кормил и одевал. Вот так оно выходит.

– Я бы сюда перебрался, – вступил в разговор ещё один пленник, – в этих теплых домах, на деревянных полах, дети хорошо растут, не болеют. А в моей землянке осенью мы с женой второго сыночка похоронили. Отработаю обиду, попрошу Белова принять нас в общину.

– Да, – задумались мужики, вспоминая, сколько детей похоронили за последние годы. Кто родных деток, кто племянников, кто братьев и сестёр малых.

После ледохода, обнадёженный неплохими результатами по своему вливанию в местные роды угров, Белов уже внаглую поднялся на моторке в верховья Бражки. Тем более что повод был приличествующий, раньше всех остальных торговцев скупить меха, запасённые аборигенами зимой. По прошлогоднему опыту старейшина Бражинска убедился, что простая перепродажа мехов, выменянных на железные инструменты у соседних угров, тому же Окуню или Сагиту, приносит едва ли не триста-четыреста процентов прибыли. За прошедшие месяцы выплавкой крупных партий чугуна удалось снизить себестоимость железных изделий в полтора раза. Так что, нужно торопиться, предлагая уграм свои инструменты и железные наконечники для стрел, рогатин на десять процентов дешевле, чем у прочих торговцев. Нынче подобная скидка давала огромную прибыль, доходящую до тысячи процентов.

Там, в ходе торговли с угорскими охотниками, он сразу заметил среди жителей селения конокрадов, пару месяцев просидевших на цепи в Бражинске. Не подавая вида, что узнал их, Белов, улучил момент наедине пообщаться со старостой. Работников для себя он не требовал, понимая, что птички упорхнули из гнезда. Однако путём различных угроз и обещаний бывший сыщик добился от старосты публичного братания и разрешения молодёжи селиться в Бражинске. Одновременно Белов предупредил старосту, что в случае пропуска конокрадов и других бандитов из других мест через его селение в Бражинск он просто сместит старосту, а жителей переселит в посёлок. Староста, уже наслышанный о происшедшем в Пашуре братании, заверил его о соблюдении правил честного соседства и в случае опасности обещал направить гонца в Бражинск. И сам предложил взять своего младшего сына в аманаты.

Пришёл май, четвёртый май Белова в этом мире, с его весенне-полевыми работами. Традиционно (он специально создавал новые традиции, активно их пропагандируя среди бражинцев) вспашку начал сам на своём мотоплуге, пугая треском мотора новичков и пленников из Россоха. Соседи-бородачи за зиму спилили деревья, а весной успели выкорчевать вырубку и расчистить больше трёх гектар дополнительной пашни, засаженной в основном картофелем и подсолнечником. Новые культуры рачительный хозяин высаживал максимально, здраво рассуждая, что зерно сможет купить, а картофель с помидорами никто не продаст, ни за какие деньги. Исключение составляла озимая пшеница из двадцать первого века. Здесь она давала фантастические урожаи, раза в два больше, чем местные сорта злаков. Посему свою «современницу» Белов рассаживал максимально, стараясь оставлять почти весь урожай на семена.

Нынче, глядя, с каким усердием все жители посёлка, включая пленных россохцев, распахивают землю, копают огороды возле своих жилищ, почему-то пришла на память коммуна беспризорников знаменитого педагога Антона Семёновича Макаренко, того самого, что написал «Педагогическую поэму» и «Флаги на башнях». Там тоже, собранные в одном посёлке беспризорники, бывшие малолетние преступники, несмотря на все выкрутасы, радовались хорошему урожаю, получали истинное удовольствие от работы на земле. Да и уровень сельского хозяйства начала двадцатого века не многим отличался от того, к чему пришли этой весной бражинцы. Потому что, как бы ни был далёк Белов от крестьянского труда, но у него хватило ума заменить примитивные деревянные сохи и сучковатые брёвна, что использовали аборигены для обработки земли. За зиму кузнецы Бражинска подготовили по эскизам старосты полдесятка стальных плугов, две большие бороны, подобные тем, что много раз видел отставной подполковник на колхозных полях. Для самих аборигенов использование в подобных целях стальных инструментов немногим отличалось от золотых, зато производительность труда пахарей выросла раза в три-четыре. Тем более что при наличии неплохого конского табуна Белов велел запрягать в железные плуги сразу пару лошадей, спарка даже целину поднимала легко и быстро. Настолько эффективными оказались железные инструменты, что пленные мужики из Россоха уговорили главу Бражинска отдать им все работы по вспашке, с явным наслаждением работали железными инструментами на вырубках, поднимая целину.

– Да, с таким струментом можно жить припеваючи, – не раз слышал отзывы опытных земледельцев о железных плугах и боронах Белов, – нам бы в хозяйство такой плуг да борону.

– Может, удастся скопить мехов на такое диво, – поддерживали высокую оценку железных инструментов пленные россохцы. Мужики, хоть и подались грабить соседей, в большинстве умели не только торговать. У каждой, даже купеческой, семьи был свой надел близ города, где сеяли рожь и овёс, высаживали капусту и репу. Времена натурального хозяйства обязывали, случись чего, с голоду помрёшь, излишков зерна и овощей было мало, прижимистые селяне придерживали их до весны, чтобы взять хорошую цену. Вот и приходилось каждому городскому мужику, кроме кузнецов, наверное, весной превращаться в пахаря.