Лицей послушных жен - Ирэн Роздобудько

Большое мужское искушение – совратить невинное существо противоположного пола. Только бы найти ее – этакое зеркальце, в котором ты отразишься в полный рост со всеми своими неосуществленными фантазиями, мнимым опытом и надменностью петуха, распускающего хвост при первой же возможности. Приучить ее к своим прихотям и выдрессировать на команды, которые будешь подавать легким движением бровей. Нарисовать на этом зеркальце (ее же помадой!) свою довольную рожу.

…На самом деле я так не думаю. Если порыться в самой глубине естества – там, где под наслоением пепла и скелетов прошлого бьет крылышками нечто похожее на невидимую и бесполую душу, стоит признаться, что ни я, ни Барс, ни кто-либо другой не отличаются особой оригинальностью в моделировании своего далекого будущего.

Это я достаточно четко понял однажды на пляже, когда увидел, как парочка стариков, взявшись за руки, заходит в море.

Море было довольно мелким, и заходить в него можно было долго, с полным ощущением медленного наслаждения от постепенного погружения в легкую прохладу нагретой солнцем воды. Тогда на побережье была масса разноязычного народа: голые дети, толстые матроны, девчонки-топлесс, мужчины и плейбои, с животами и без, парочки, целующиеся под зонтиками и под открытым небом на берегу.

Все было наполнено юной страстью, курортной неразборчивостью и интересом ко всему новому. Вопреки этому, как только те двое вылезли из-под своего укрытия – большого зонта, вкопанного в песок, – и поползли к берегу, все вокруг как будто замерло. Все взгляды – откровенно или скрыто – следили за шествием этих двух доисторических рептилий, полностью покрытых морщинами, словно они выползли из неолита. Даю руку на отсечение, что каждый из того молодого мясного рагу подумал: как было бы хорошо, если бы через двадцать, сорок или пятьдесят лет иметь возможность вот так заходить в море.

Им было лет по восемьдесят, а может, и больше. Она, довольно полная, но более крепкая, чем ее спутник, держала его под руку. Он опирался на нее, наверное, как когда-то давно она опиралась на него где-нибудь по дороге с вечеринки. Они шли до берега по песку целую вечность, как будто переходили последний рубеж своей жизни. Потом так же долго, покачиваясь и старательно держа равновесие, заходили в море. И там, окунувшись, взялись за руки и начали легонько прыгать по волнам, как дети вокруг новогодней елки.

Она заботливо следила, чтобы он не захлебнулся и не заходил слишком глубоко. Они смотрели друг на друга и улыбались. Они не замечали, что их появление взволновало веселую карусель пляжа, заставило ее остановиться. И подумать: будет ли с кем и мне войти в море, когда пройдет страсть, когда закончится интерес и на панцире нарастет тонна доисторических моллюсков? Что останется? Возьмет ли меня кто-то за руку? Будет ли на кого опереться в последний момент, когда мои ноги превратятся в сплошное сплетение синих сосудов, а взгляд в напряжении будет выискивать самое подходящее место, чтобы сделать один-единственный шаг и не упасть при этом?..

Они прыгали по волнам и смотрели друг на друга.

А мы все смотрели на них. Даже те, кто сегодня же вечером придаст всей этой картине безжалостный ироничный оттенок со всем эгоизмом молодости…

Я вышел в утренний город, еще свежий после ночной прохлады. Откровенность моего товарища встревожила меня, его состояние было похоже на одержимость навязчивой идеей. Было в его горячности что-то болезненное. Я и сам время от времени вспоминал свою новую знакомую, и это воспоминание каждый раз пронизывало меня насквозь острым уколом, в котором было намешано много чего – от восторга до отвращения. Как будто стал свидетелем вскрытия инопланетянки.

Но ведь они были обычными людьми, из обычных семей, как эта Тамила!

Я заглянул в свой мобильный телефон и нашел номер Тамары Александровны – той старушки, что приходила ко мне с просьбой выяснить причины гибели внучки. Честно говоря, за все это время я не позвонил ей ни разу, потому что ничего так и не выяснил. Разве что вчера ночью вышел на призрачный след. Но он никуда меня не привел.

Я позвонил пожилой даме и напросился на аудиенцию, решив, что на сей раз более подробно расспрошу о лицее и его воспитанницах. Ведь первый ее визит не показался мне слишком серьезным.

Тамара Александровна назвала адрес, я взял такси и через двадцать минут уже стоял перед потрепанной дверью в многоквартирном доме.

Дверь открылась сначала на длину цепочки, и к моим ногам выскочила большая рыжая кошка. Несколько движений старческой руки – и дверь со скрипом распахнулась. Сначала хозяйка ногой затолкнула кошку назад в квартиру, потом быстрым движением руки втащила туда меня, чтобы кошка в очередной раз не вырвалась на вожделенную свободу.

На меня повеял застойный воздух однокомнатной гостинки, вконец забитой множеством разных старых вещей. Квартира никак не вязалась с образом пожилой дамы, которая приходила ко мне в виде жительницы престижного района. Заметив, как я разглядываю старые этажерки с кучей запыленных статуэток, дама сказала:

– Здесь ничего не менялось лет сорок. Не считаю нужным что-то менять и дальше. Все накапливается и ничего не выбрасывается.

Она проводила меня в маленькую и такую же захламленную комнату. Там стояли круглый стол (такой был когда-то у моей бабушки) и несколько вытертых до золотистых залысин деревянных стульев с круглыми спинками. Красная бархатная скатерть во многих местах была протерта до ниток, но посередине стояли роскошный фарфоровый чайник с китайским узором и чашки, которые светились в мягком свете закатного солнца, как морские раковины.

Вообще, я заметил, что многое из этого хлама было достаточно дорогим, почти эксклюзивным.

Тамара Александровна, не спрашивая, налила мне чаю из китайского чайника и требовательно уставилась на меня своими острыми глазами.

– Вы что-нибудь узнали?

Я смутился.

– Ну… Я был там и понял, что это заведение слишком закрыто для получения какой-либо информации. Думал, что будет проще. Поэтому мне необходимо, чтобы вы рассказали обо всем поподробнее.

– О чем именно?

– О воспитании в лицее, – сказал я. – О том, как туда попадают и как выходят, о дальнейшем пути воспитанниц, об учебе…

Она вздохнула:

– Это действительно закрытая информация.

– Но вы должны рассказать мне все, что знаете, иначе я ничего не смогу выяснить.

– Хорошо, юноша, – снова вздохнула она. – Однако я не являюсь хорошим примером следования этому учению, как вы уже поняли. Пейте чай…

Мне пришлось взяться за чашку и навострить уши.

А старушка встала и полезла куда-то в шкаф, открыла ящички, из которых начали выпадать различные скомканные вещи – старые туфли, шляпки, белье. Пожилая дама каждый раз недовольно покачивала головой и дергала другие многочисленные ящички, из которых также вылетали бумаги, письма, фотографии.

Через каких-то пять минут весь пол был устлан разного рода мелочевкой. Даже стеклом разбитой вазочки, которая почему-то оказалась в боковом проеме письменного стола.