Зимняя сказка - Марк Хелприн

Не будь силы природы так заняты снежными вихрями, разделявшие их кирпичи давно бы раскрошились. Однако силам природы до этого самого дня было явно не до них. Они узнали о существовании друг друга только после того, как Эсбери поправил кочергой горевшие в камине поленья и трижды постучал ею по его задней стенке, чтобы сбить приставшие к ней тлеющие угольки.

Кристиана отложила книгу в сторону и, посмотрев на камин, взяла в руки кочергу и трижды постучала в ответ. Вскоре они перестукивались уже не через каминную стенку, но через стену, отделявшую друг от друга их спальни. Обнаружив, что через стену слышны и голоса, они представились друг другу.

– Что это за комната? – спросила она.

– Это моя спальня. А у вас?

– Тоже спальня, – ответила Кристиана, внезапно поняв, что их кровати разделяет расстояние всего в несколько дюймов.

– Вы не собираетесь переезжать? – спросил Эсбери.

– Нет.

Они быстро сдружились и порой переговаривались через стену часами, рассказывая друг другу истории из своей жизни и делясь мыслями и мечтами. Как-то Эсбери сказал ей, что летом они смогут взобраться со своего балкона на крышу.

– Оттуда видно реку, – добавил он.

Она не выразила особого восторга по поводу его предложения и поинтересовалась, не будет ли подобное предприятие опасным?

– Нет, – ответил он.

Они решили, что до лета они будут общаться только через стену.

– Как ты выглядишь? – спросил Эсбери в начале мая.

– Я некрасивая. Очень даже некрасивая, – ответила она.

– Мне почему-то кажется, что ты не можешь быть некрасивой, – не поверил он.

– Ты не прав. Скоро ты сможешь в этом убедиться.

– На самом деле это не важно. Я люблю тебя.

Услышав из-за стены ее плач, Эсбери неожиданно подумал о том, что эти странные отношения завели его слишком далеко. Но он действительно любил ее и потому говорил об этом снова и снова. Однажды он даже предложил ей свою руку и сердце.

Все его знакомые, включая Хардести, дружно решили, что он совершил роковую ошибку.

– Одинокие люди могут полюбить друг друга, даже будучи разделенными стеной, – соглашался он. – Но я не понимаю того, что ты станешь делать, если она действительно окажется такой некрасивой. Тебе придется провести за стеной остаток своей жизни.

– Я все понимаю, – согласился Эсбери. – Но она почему-то кажется мне самой красивой женщиной на свете.

Хардести предложил ему зайти к соседке в гости, на что Эсбери ответил категорическим отказом.

Кристиана согласилась выйти за него замуж. Они решили встретиться на крыше в первый погожий день. Нечего и говорить, что после этого дождь лил целыми днями как из ведра.

Ясным июньским утром Эсбери забрался на гребень крыши, с которого виднелась река, и, убедившись в том, что на небе не было ни облачка, подобрался к одной из печных труб.

– Кристиана! – прокричал он в трубу. – Ты уже проснулась? Надеюсь, я не ошибся трубой?

– Я уже встала, – крикнула она в камин.

– Поднимайся на крышу! Сегодня прекрасная погода! После того как мы придем в себя, мы можем сплавать в Амангасет!

– Иду, – раздалось в ответ.

Не прошло и минуты, как он увидел перед собой улыбающуюся Кристиану и остолбенел от изумления.

– Я всегда это знал, – пробормотал он. – Я считал тебя самой красивой женщиной на свете и, видит Бог, я не ошибся!

Случайностей на свете не бывает, да и быть не может, о чем бы при этом не шла речь: о жарком лете, о хаосе в политике, о разрастании огромного города, о кристаллической структуре драгоценного камня, никогда не видевшего солнечного света, о распределении состояний, о жизни молочника, о положении электрона или о череде необычайно холодных зим. Даже электроны, представляющиеся нам примером полнейшей непредсказуемости, на деле являются на редкость исполнительными и послушными крошечными существами, несущимися со скоростью света именно туда, куда им и надлежит нестись. Еле уловимое посвистывание отдельных электронов сплетается в прихотливые комбинации, которые столь же приятны для слуха, как и ветер, шумящий в верхушках деревьев. В их полнейшем послушании можно не сомневаться…

Тем не менее миру в то же самое время присуща поразительная анархия: молочник ставит будильник на определенный час, крыса, пытающаяся скрыться от поезда подземки, идущего из Боро-Холл, может юркнуть в разные туннели, снежинки падают на землю только после того, как им наскучит кружить в воздухе. Как же так? Если на свете действительно нет ничего случайного и все заранее предопределено, то в нем не должно оставаться места для свободной воли. Ответить на этот вопрос совсем несложно. Предопределения нет, есть только определение. Нас не должна смущать одновременность множества событий. Время существует постольку, поскольку мы не можем объять одним взглядом картину дарованной нам жизни, и потому мы вынуждены рассматривать или, если угодно, проходить ее последовательно, эпизод за эпизодом, шаг за шагом. Совладать со временем несложно. Для этого нужно не гнаться за ним, но, напротив, отойти на такое расстояние, с которого мы смогли бы разом увидеть всю картину. Пространство исполнено покоя и совершенства, оно содержит в себе все – все, что было, все, что есть, и все, что будет. Неприступное и прекрасное, оно представляется нам изменчивым и ущербным. На деле же любой предмет и любое событие, сколь бы незначительными они ни казались, связаны со всеми остальными предметами и событиями. И потому когда-нибудь время обязательно остановится. Реки станут морем, все потерянное будет найдено, все утраченное будет обретено; мертвые воскреснут, тучи разойдутся, и мир наполнится золотыми лучами недвижного солнца.

Череда суровых зим внезапно закончилась. Сезоны, заключенные меж осенью и весной, могли назвать зимами только жители Гавайев. Дорожники, занятые ремонтом мостовой на среднем Манхэттене, где уличное движение обтекало их подобно ревущим паводковым водам, работали в середине января по пояс голыми. В канун Рождества на балконах верхних этажей можно было увидеть загорающих женщин. Люди забыли, как выглядит снег, производители зимней одежды разорились, газеты выходили под одинаковыми заголовками («Ньюсуик» – «Придет ли к нам зима?», «Тайм» – «Куда подевался прошлогодний снег?», «Гоуст ньюз мэгэзин» – «Жара!»). Когда все окончательно успокоились, решив, что климат на планете изменился, когда дирижер филармонического оркестра при исполнении «Времен года» Вивальди стал опускать ту их часть, которая была посвящена зиме, а дети стали считать рассказы о зиме сказками, в Нью-Йорк неожиданно пришел катастрофический холод, и люди вновь вспомнили о близящемся начале нового тысячелетия.