Высшая раса - Дмитрий Казаков

– Отходим! – крикнул Петр, выпуская очередь в том направлении, откуда прозвучал выстрел.

Заворачивая за угол, он швырнул в зал гранату. Там грохнуло, и по коридору потянуло дымом.

Они успели вернуться вовремя. Наверху уже прознали о творящемся в подземелье, и с лестницы посыпались эсэсовские солдаты. Но пока их удавалось сдерживать.

– Всё готово, товарищ капитан! – заорал Сиркисян, стараясь перекричать треск очередей.

– Подпаливайте, и уходим! – рявкнул в ответ Петр и закричал, привлекая внимание тех, кто вели бой, сдерживая фашистов: – Уходим!

На бетонном полу там уже лежало несколько тел. На призыв капитана никто не отозвался: скорее всего, не услышали.

Ругаясь на чем свет стоит, Петр бросился вперед, и тут же от лифтовой шахты прилетело нечто маленькое и черное, ударилось о стену и взорвалось, швырнув в стороны десятки убийственных осколков.

Как его не задело, Петр так и не смог понять. В отчаянии он застыл на месте, глядя, как умирают его солдаты. Он так бы и стоял, наверное, дожидаясь немцев, но мелькнула мысль, что надо спасать выживших, и Петр поспешно развернулся.

Мелькала впереди спина в зеленой гимнастерке с большим пятном пота посредине, ступеньки качались под ногами, словно норовя уронить, и автомат оттягивал правую руку.

– Быстрее, быстрее! – орал Петр, ускоряя шаг. Затем за спиной что-то грохнуло, но тихо, несильно, и бегущий впереди обернулся, показав носатое, смуглое лицо:

– О черт! – сказал он, и полные губы досадливо искривились. – Не всё сработало!

Только тут Петр окончательно пришел в себя и осознал, что бегут они по подземному переходу, и сзади, скорее всего, – немцы. На мгновение он испугался, что земляной кишке этой не будет конца и им суждено навеки остаться здесь.

Сиркисян на мгновение задержался у небольшой ниши, что-то делал там, шептал по-армянски, а затем они вновь помчались вперед…

Словно могучий выдох родился за спиной. Горячее дыхание коснулось затылка Петра, а затем последовал удар невообразимой силы, швырнувший капитана Радлова вперед, и он потерял сознание.

Немцы, ставшие нацией человеческих мутантов, поведут за собой людей к высшим целям, которые были известны посвященным арийской древности, обитавшим в Тибете.

Дитрих Экхарт, 1921

Верхняя Австрия, окрестности замка Шаунберг

5 августа 1945 года, 6:14 – 6:27

Петр пришел в себя оттого, что на лицо ему лилась вода. Некоторое время он пытался понять, каким образом ухитрился заснуть под дождем. Потом поток иссяк, и чей-то голос произнес неестественно громко:

– Ого, кажется, пошевелился.

А другой, смутно знакомый, позвал громко:

– Товарищ капитан! Вы слышитэ нас?

Петр попытался открыть глаза, но веки оказались неимоверно тяжелы, словно вместо них поставили бронированные заслонки. Поднять их удалось только со второй попытки.

– О, смотрит! – радостно провозгласил кто-то, и Петр увидел над собой смуглое лицо с глазами-щелочками.

Некоторое время он смотрел на это лицо, а затем как-то сразу осознал свое тело. Понял, что лежит на чем-то холодном, что голова болит, а нос щекочет запах свежей травы.

– Товарищ капитан! – смуглое лицо отодвинулось в сторону, и на его месте возникло другое, с большим носом, делающим его обладателя похожим на орла. У этого глаза были черные и пронзительные.

– Сиркисян? – попробовал спросить Петр, и, к его удивлению, вопрос прозвучал вполне внятно.

– Так точно, – радостно ответил лейтенант и сверкнул белозубой улыбкой.

Вспомнив, где он находится, Петр попытался встать. Мускулы слушались плохо. Казалось, что вместо конечностей к телу привешены мешки с мокрым песком. С немалым трудом удалось заставить их шевелиться.

Поддерживаемый под спину, он всё-таки смог приподняться и повернуть голову.

Во все стороны простирался зеленый луг, ограниченный дубняком. Деревья стояли мощные, широко раскинув руки-ветви, словно отряд великанов, поросших странной изумрудной шерстью. Впереди, шагах в двадцати, блестела стальная поверхность Дуная.

– Где мы? – спросил Петр, проводя руками по лицу. Кожа ладоней показалась пугающе шершавой, словно наждак.

– Пять километров вниз по течению от Шаунберга, – бодро отрапортовал Сиркисян. – Время – чуть больше шести часов утра.

– А где остальные? – спросил Петр, видя, что на поляне, кроме него, лейтенанта и узкоглазого сибиряка, больше никого нет.

– Вечная им память, – лицо сапера сразу отвердело, в темных глазах проклюнулась печаль. – Погибли. Кто в замке, а кто и в переходе. Вас, товарищ капитан, взрывной волной лишь слегка зацепило, да и вышвырнуло на поверхность, а все, кто сзади шел, там и остались.

– Вот как, – Петр ощутил, как сжалось сердце. За две недели он потерял уже вторую группу, а это слишком много даже на войне.

Моносов вздохнул и снял пилотку. Сиркисян как был без головного убора, так и остался, лишь опустил глаза. В наступившем безмолвии хорошо было слышно, как поет в дубняке соловей.

Протолкнув в желудок вставший поперек горла горький комок, Петр сказал, нарушая тягостную тишину:

– Ну что, товарищи, надо нам пробираться к своим.

Он наконец сумел встать. Бедра невыносимо болели, но капитан держался на ногах. Всей грудью вдыхал свежий ветер, дующий с реки.

– Это ясно, – пожал плечами лейтенант.

– И как можно быстрее, – поддержал товарища сибиряк. – Не втроем же на этот замок опять идти, пусть его черти в ад утащат! Что смогли – сделали, а остальное – не наша вина.

– Ладно, – сказал Петр. – Пойдем вдоль Дуная, рано или поздно на своих наткнемся. Лучше, конечно, по тому берегу. Но сможем ли переплыть?

– Мы-то сможэм, – огладил смоляную шевелюру Сиркисян. – А вот вы как, товарищ капитан? Контузило-то вас довольно сильно.

– Я попробую, – сказал Петр, не чувствуя особой уверенности. – Вот только надо поесть, еще немного отдохнуть, и тогда всё получится!

Восходящее солнце на мгновение выглянуло из-за туч, и река заблестела, словно на ее поверхность высыпали огромное количество серебряной мишуры.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

5 августа 1945 года, 7:41 — 8:12

– Невозможно! Невозможно! – перепуганное эхо птицей металось среди стен замка, пока не догадывалось укрыться меж камней. Но Хильшер начинал кричать вновь, и бедной греческой нимфе ничего не оставалось, как опять выскочить на открытое место.

– Спокойнее, товарищ, – сказал Йозеф Дитрих. – Жалобами горю не поможешь!