Все люди - враги - Ричард Олдингтон

Поражение. Бессмысленно кричать: мой правый фланг уничтожен, левый фланг разбит, центр обороны прорван — идем в наступление! Бессмысленно обвинять общество, — ведь сам же ты волей-неволей являешься его неотъемлемой частью. Если ты требуешь от жизни больше того, что она может дать в тех или иных условиях, ты неизбежно терпишь поражение; и если ты принадлежишь к числу тех, кого развитие общества обрекает на уничтожение, ты, безусловно, будешь уничтожен. Англия нуждается в тебе? Англия сейчас нуждается в куче песка, чтобы зарыть поглубже свою голову, голову общипанного страуса.

И к истории взывать тоже бессмысленно — откуда мы знаем, что на самом деле говорили и делали на берегах Нила и Илисса? А если и не совсем бессмысленно, то, во всяком случае, малоутешительно. Таков, по-видимому, закон — мягкая цивилизация всегда уступает дорогу более грубой. Пуля всегда настигает мирного и доброго. «Природа», как видно, не терпит «цивилизации». «По плодам их узнаете их»…

После обеда Тони вышел в общую комнату и стал перелистывать журналы, лежавшие на большом пыльном столе. Ему попался рекламный журнал с Ривьеры — один из тех подлинно деляческих листков, поддерживаемых содержателями отелей, которые раздувают ложную романтику туризма, чтобы сбывать скромное число скверных удобств за колоссальное количество бумажных денег. Его внимание привлек столбец на английском языке под заголовком: «Торжественный обед в годовщину перемирия». Он быстро пробежал его: «…и я возьму на себя смелость сказать — чертовски хорошо организован…», «веселая компания, действительно прекрасный обед, шикарный оркестр», «Обед, приготовленный на славу, состряпанный по нашему британскому вкусу», «Это был, как я уже сказал, действительно веселый вечер».

И затем: «Атмосфера, казалась, была пронизана духом товарищества, а несколько прочувствованных слов, произнесенных, как нельзя более кстати, генералом сэром Вуффли Уимом, взявшим себе в начальники штаба полковника Уиффля, попали в самую точку и оказали на нас тоже действие, как знаменитые слова, ставшие лозунгом империи, — „держитесь“. „Мы и держались и должны сказать, что делали это с превеликим удовольствием, а посему перечислим…“. Поистине веселая компания, а чтобы усилить букет нашего портвейна — и превосходного коньяка, — Мистер Джоллоп пригласил танцовщицу, которая иллюстрировала своими танцами известную песенку Эми Вудфорд Файнденс „Бледные ручки, любимые нами“.

«А теперь спать», — как сказал мистер Пепис. «Поблагодарим же добрейшего мистера Марплса и его очаровательную супругу за этот веселый и поистине чудесный вечер».

Тони с омерзением швырнул журнал на стол и, сорвавшись с места, зашагал взад и вперед по комнате. «По плодам их узнаете их». Heenaurme!— как говаривал папаша Флобер. Что же случилось с английскими мозгами и чувствами, раз они так размякли и изолгались? Старческая инфантильность, которая страшится самое себя и жеманно извиняется за собственное ничтожество. Держитесь! — нет, к черту это «держитесь», лучше уберите прочь эти трупы и начнем сначала.

Поистине веселая компания. Да, фосфоресценция дохлой рыбы. Таковы леди и джентльмены, питомцы культуры и досуга, те, что рубят империю в щепы и высасывают дивиденды, предмет восхищения и зависти своих ближних, соль земли, наследники всех времен!

О, хоть бы глоток воды из реки Забвения.

На следующее утро все еще шел дождь, но Тони не отказался от своего намерения немедленно покинуть Блуа. Он решил, что пока с него хватит соборов и дворцов, — они будоражили его, но сейчас ему необходимо было собраться с силами для нового роста, а не заниматься выкапыванием корней. Он решил также, что прославленные тираны и кретины не стоят того, чтобы портить себе из-за них кровь. Живи и давай жить другим! Правда, они ведут к гибели мир, который ему нужен и который он любит, но ведь нет же возможности предпринять по отношению к ним какие-нибудь действенные меры, а ему более чем когда-либо претила политическая суета и пустое теоретизирование. Агитаторы, если им дать власть, будут нисколько не лучше — то же убожество мысли, только в другой форме. Ну их к черту! Живи и давай жить другим. Раз уж их нельзя переделать, отойди от них.

Жаль только, что нельзя так просто отойти от их деяний — войн и индустриализации, подоходного налога и банкротства.

Итак, Тони отправился первым поездом до Тура и оттуда под дождем двинулся пешком на юг. Почти две недели он бодро шагал в южном направлении, заворачивал в близлежащие деревни, иногда промокал до костей, кормился то скверно, то неожиданно хорошо и неуклонно двигался навстречу весне. Он ничего не читал и не осматривал никаких достопримечательностей, разве что изредка заходил в сельскую церковь посидеть полчаса в тишине. Еще приятней было ему сидеть где-нибудь в лесу, на краю дороги или на мосту, ни о чем не думать, а просто прислушиваться к тому, как жизнь снова пускает в нем ростки. Первые дни он не ощущал этого роста. Временами его охватывало раздражение и нетерпение, и он чуть ли не начинал тяготиться своим одиночеством.

И когда им овладевало гнетущее чувство какого-то безнадежного уныния, он не сдавался и говорил себе, что, во всяком случае, воздух и движение укрепляют его тело, ставшее дряблым от городской жизни. Первое время его всего ломило, он натер себе ноги, но мало-помалу Тони втянулся: спал он прекрасно.

На пятый день погода улыбнулась ему, и он почувствовал, что встретился с весной. Деревья, которые на севере стояли еще совсем голые, здесь начали набухать нежными почками; повсюду, а не только в защищенных местах, попадались цветы; птицы пели во весь голос. В этот день он скромно, но изысканно позавтракал в какой-то маленькой придорожной харчевне, где молодая женщина в белом чепце с оборочками подала ему и нескольким сидевшим тут же рабочим свежую ручьевую форель, душистый хлеб, хорошее масло и белое бордоское вино. Хлеб и вино и поныне, как на протяжении многих столетий, оставались основой пищи во всей Южной Европе, где как бы инстинктивно признается их поистине священная природа; ибо это не просто скупость говорит в людях, когда они осуждают напрасную трату хлеба и вина. Здесь хлеб и вино божественны. И никакие попытки наделить их символической святостью не могут уничтожить их божественную сущность. Так по крайней мере думал Тони, наблюдая за завтракавшими людьми, которым прислуживала проворная молчаливая женщина. Ему нравилась их врожденная благопристойность и отсутствие всякой принужденности, — они ели без итальянской неряшливости, без чавкающей нерадивости англичан. Они не проявляли глупой враждебности к иностранцу и не пытались нарушить его покой нескромными вопросами, — они спокойно и просто относились к нему, как к путнику, идущему своей дорогой. Радуясь тому, что ему удалось увидеть эту живую традицию подлинной культуры, Тони продолжал путь в хорошем настроении; ему хотелось верить, что эта деревушка останется навсегда избавленной от всех усовершенствований бизнеса. Часа через два лесная тропинка, по которой он шел, вывела его на широкую прогалину, где между отлогими берегами, поросшими дикими фиалками, бежал ручей. Под углом к ручью до самого горизонта тянулась длинная просека, и, взглянув туда, Тони увидел дикого кабана, который вышел из лесу, пробежал полтораста — двести ярдов по открытому месту и скрылся в чаще на противоположной стороне.