Охота на изюбря - Юлия Латынина

Судья Баланова сурово прервала адвоката:

– Мы сами разберемся, кто и почему давит на суд!

Немного посовещалась со своими коллегами и объявила:

– Суд удаляется на совещание.

Участники процесса, толкаясь, вышли один за другим из зала.

Денис с Вайлем и несколько московских адвокатов собрались в кружок. Вайль был красный как рак, на висках от огорчения застыли маленькие капельки пота. Адвокаты сурово допрашивали его по поводу отпечатков пальцев.

– Не здесь, – негромко сказал Денис, и адвокаты испуганно замолчали.

Денис поманил Калягина пальцем.

– В прокуратуре лежат бумажки на Брелера, – сказал он. – Можешь забирать его в Ахтарск.

Калягин взглянул на часы.

– Я на приговор не останусь, а? – спросил он, – вроде и так все ясно.

– Во всяком случае, так меня уверял Трепко, – сказал безразлично Денис.

Начальник промышленной полиции города Ахтарска бросился вниз по лестнице.

Суд совещался минут двадцать. В половине шестого всех пригласили в зал. Судья Баланова строго откашлялась, поправила красный бантик на кружевной кофточке и, глядя в исписанный от руки лист, объявила:

– В связи со вновь открывшимися обстоятельствами суд в двухнедельный срок требует провести экспертизу подлинности выписки из реестра, представленной истцом. Следующее заседание суда состоится 7-го января.

Кто-то из заводских растерянно охнул. «Сукин сын губернатор, – подумал Черяга, – торгует собой, как мля привокзальная».

У выхода его ждала довольно красивая, уверенная в себе журналистка лет двадцати восьми. Кажется, из какой-то влиятельной газеты.

– Денис Федорович, – спросила она, – вы ожидали такого решения суда?

– Без комментариев, – буркнул Денис.

– Скажите, а можно поговорить с Вячеславом Извольским?

– Вряд ли.

– Что вы скажете по поводу подлинности договоров и передаточного распоряжения?

– Я все сказал в суде.

Денис повернулся и пошел к выходу.

– Денис Федорович!

Денис приостановился. Журналистка нагнала его.

– Вы зря так ведете себя, Денис Федорович, – сказала журналистка. – Если газетчик прилетел на подвернувшемся самолете, это еще не значит, что его купили. Это просто значит, что редакция сэкономила деньги на билете. А вот если ему нахамили, он звереет. Как мы сможем изложить вашу точку зрения, если на наши вопросы вы говорите: «пошли вон»?

Денис помолчал, оглядел журналистку с ног до головы.

– Вас как зовут? – спросил он.

– Лида. Лида Воронова. Мы с вами, между прочим, уже раза три встречались.

– Я должен возвращаться в Ахтарск, – сказал Денис, – если хотите, поедем вместе.

– А самолет? – встревожилась журналистка. – И потом мне статью надо переправить…

– Устроим, – пообещал Денис.

Ахтарск находился в ста двадцати километрах от областного центра – расстояние по сибирским масштабам просто смешное. Доехали за час, и как-то так разговорились в дороге, что поехали не в гостиницу, а сразу в загородный дом Черяги.

Журналистка оказалась смешливая и веселая. У нее был муж-менеджер, занимавший приличную должность в какой-то западной фирме, отец-профессор и, видимо, целая куча любовников, встречи с которыми рассматривались как приятное и ни к чему обе стороны не обязывающее развлечение. Статью она успела настрочить на собственном портативном компьютере, пока Денис совещался по телефону.

В постели она была приятная на ощупь, и только один раз очень сильно обиделась, что Денис в самый ответственный момент назвал ее не «Лидой», а «Ирой».

Лида улетела в Москву на следующее утро, за счет комбината, предварительно взяв с Дениса обещание, что он устроит ей интервью с Извольским.

Вовка Калягин появился в областном СИЗО уже после шести вечера.

– Брелер? – поскреб затылок дежурный. – Слышь, а Брелер у нас где? В восьмой?

– В тридцать шестую перевели, – раздался голос из селектора.

– Как – в тридцать шестую? – побледнел Вовка Калягин. – Он же в восьмой сидел?

– Да сегодня начальство приехало, распорядилось, нехай сидит как все…

Калягин невольно взглянул на часы. Шесть часов вечера. Ну не случилось же ничего за это время – не могло случиться! Когда убивают – убивают ночью, если только сам Юрка не упорет от отчаяния какой-нибудь косяк…

И все-таки он опоздал.

В третьем блоке гулко хлопали железные двери, раздавались возбужденные голоса, и навстречу Калягину двое вертухаев протащили бегом обвисшего на их руках заключенного – толстого парня с закатившимися глазами и залитым кровью лицом.

Калягин бросился в тюремную больничку.

Юра Брелер лежал на старом операционном столе возле маленького окошка, сквозь которое был виден кусочек стены с колючей проволокой и над ним – труба мертвого химзавода, и возле Юрки хлопотали сестричка и врач.

Вовка Калягин видел слишком много умирающих людей, чтобы не понять, что Брелеру осталось жить не больше двух-трех часов. Лицо Юрки было сплошь залито кровью. На губах вздувались розовые пузыри. Глаз у Юрки уцелел только один. Второй глаз, выдавленный зэковским пальцем, зацепился за какую-то ниточку и болтался, круглый и похожий на вареное яйцо, чуть пониже носа.

В этот момент Брелер открыл оставшийся глаз и увидел Вовку.

– Продал, да? – тихо спросил он. – Выкачал, что надо, и продал…

Калягин шагнул к своему бывшему другу. Глаз Брелера тихо закрылся. Тот, другой, у щеки, остался и смотрел на Вовку безразлично и строго.

– Это Коваль, – сказал Калягин. – Это не я. Юрка, это…

Но Брелер уже его не слышал.

Калягин ошибался. Юра Брелер погиб не из-за длинных рук Коваля и не из-за связей «Ивеко». Он пал жертвой обыкновенной человеческой подлости, приправленной изрядной долей маразма.

Он прожил в СИЗО почти семь дней. На восьмой день, тот самый, на который был назначен арбитражный суд, в Сунжу из отпуска явился начальник следственного изолятора полковник Коробцев. Полковник с детства не отличался остротой ума, каковой недостаток восполнялся бульдожьей хваткой и редким рвением угождать начальству.

Услышав, что Юрий Брелер находится наконец под его опекой, полковник выразил удовлетворение и даже изволил потереть руки. Брелера ненавидела и администрация области, и УВД, и полковник Коробцев всегда был рад услужить и тем, и другим.

– Доставить его ко мне, – распорядился полковник.

Заключенного привели через десять минут, и Коробцев с неудовольствием отметил довольно сытый вид Брелера и добротный спортивный костюм.