Клеймённые - Леона Хард

— Прости... — последовала мгновенная реакция. Заморгала, а по щекам, по черным ресницам мелко скатывались соленые капли, чаще и чаще. — Прости, Гектор, не знаю, что на меня нашло! — а когда глаза полностью стали водно-зеркальные, Ольга прикрыла рукой лицо. — Прости...

Руки я убрал с волос, медленно, восстанавливая привычное сердцебиение, дыша приятным запахом еды.

— Пошла от-сю-да! Всё, Оля! Всё! — четко проговорил привычным тихим голосом.

Развернулся, уходя прочь с этого места. Прочь, пока ещё владел ситуацией. С трудом восстановил голос, с огромным трудом сдержал на цепи свой гнев, пылающий внутри. Это последняя капля терпения.

— Гектор! — взвизгнула она.

Твою мать! Что за приступы идиотизма? Соседи Карателей на меня вызовут.

— Что? — взревел, опять повышая голос до немыслимой высоты. — У нас был уговор, ты не трахаешь мозг мне, я — тебе. А теперь пошла отсюда, ключ не забудь оставить!

Указал на дверь, приказывая убраться отсюда, чтобы запаха духов от нее не осталось, все упоминания чтобы исчезли. Чтобы эта квартира забыла о ней, а я с легкостью забуду. И не вспомню завтра.

— Гектор, пожалуйста! — она почти до ультразвука повысила свой гребанный голос, навалилась на меня, сгребая за талию, голову доверчиво приложила к груди, слушая мое сердцебиение, слушая и слушая как потерявшая рассудок. Худенькое тельце сотрясалось от сдерживаемых рыданий. — Не бросай меня. Я же люблю тебя ...

Поведал тихий голосок такой скрипучий надломленный, как у плохого инструмента, потерявшего струну, ржавого, прогнившего.

— Любишь, Оля? Любишь?

Погладил ее по макушке, как бы успокаивая по темным жестковатым волосам, пока подруга всхлипывала, а моя футболка намокала ее слезами все сильнее. Чувствовал на груди мокрое пятно.

Я приподнял Олю за подбородок, вынуждая посмотреть на себя вверх, стер по возможности размазанную тушь под ресницами:

— Тише, девочка, тише. — успокоил ее. Оля доверчиво смотрела, с надеждой глубоко внутри глаз. Прекратила плакать, смотря на меня и прикусывая губу, намекая, чтобы поцеловал ее. — Забудешь!

Приказал ей глядя в глаза, на что они в момент закрылись слезами. Оля скривилась в районе живота, когда я мягко ее выпустил из объятий, уходя прочь, оставляя наблюдать за своей спиной. Вошел в кухню, свет мягко озарил одежду, особенно темные влажные следы от слез на груди. Просто прекрасно! Снимать ее срочно, но сначала есть.

Я вздрогнул, когда раздался треск, звон, звук проливающейся жидкости. С едва сдерживаемым матом рванул обратно в зал и застыл в проходе, наблюдая прелестную картину, как на моем ковру разлилась лужа, лепестки желтых роз плавали на ней и сломанные стебли цветов и сотни, сотни маленьких осколков на поверхности.

Блядь... сжал пальцы в кулаки, потому что в противном случае я за себя не ручался, предел контролю, я сука не железный.

— Что это, твою мать, значит? — спросил сквозь зажатую челюсть, зубы заскрипели друг об друга. Я ненавидел этот звук, как же ненавидел и сейчас скручивало от него.

Оля стояла в море красивых осколков, с зареванным лицом, пряди волос прилипали к мокрым щекам. Вокруг глаз черные страшные круги, и совершенно заплывший взгляд.

Смотрелась, как замершая, безжизненная фигура. Отвратительное лицо, как у безвольной куклы. Ольга медленно присела, глядя на меня, а пальцами нащупала осколки...осколок, сжала его в кулаке твердо.

— Если ты посмеешь уйти от меня, — рука с осколком медленно стала подниматься. — Я перережу себе вены!

Осколок остановился напротив вены, напротив бурного потока крови.

— Давай! — подбодрил ее. От выкрика Оля вздрогнула, словно правда ударил ее тяжелым кнутом и рассек тело. Возможно, грудь или сердце?

— Давай!

Еще раз повторил, а девичье лицо перестало быть отрешенным, исказилось эмоциями, когда продолжил:

— Если тебе насрать на твою жизнь, то почему другим должно быть не насрать! Ты — слабое, мерзкое создание! Тебе плевать на всех, кроме себя! Создала видимость любви и купаешься в ней! Где твоя любовь? Где она? Раз в неделю появляется!?

Ольга нашла в себе силы перебить, едва слышно, но перебить.

— Это не так...я люблю тебя... — осколок задрожал возле вены, а потом опустился по бедру, упал со звоном на пол.

Как же я устал от девичьих закидонов, сколько можно давить на жалость!? Я, блядь, не жеребец, которого можно на привязи держать. Я волен выбирать куда идти и что делать.

— Умойся и уходи, Оля! — тихо приказал ей, не глядя. Тошно от ее вида, от устроенного концерта, от выдуманных эмоций. — Уходи! — прикрикнул, когда подруга замерла в одном положении, сцепив пальцы в замок.

Оля послушно направилась в ванну, а я напоследок громко озвучил в спину:

— Надеюсь приступов шизофрении больше не будет, а также попыток суицида, иначе прямо сегодня запихну в психиатрическую клинику...и твоему отцу сообщу!

Пытаясь восстановить хоть какой-то контроль, хоть какую-то каплю спокойствия прошел на балкон, на чертов воздух с огромным желанием вдохнуть его побольше и выкурить смертельную дозу табака, чтобы мозг навеки отключился. И чтобы там никого не было...ни цветов, не разбитой вазы, ни тупых девочек, ни Абрамовой.

Окончательно достали женщины! Сколько таких суицидниц перевидал, уже даже не трогало, поначалу ведь велся, что натворят глупости. Наивный придурок.

Презираю жалких женщин!

***

На заставке компьютера любимая фотка. Не знаю каким образом она была сделана в раздевалке университета. Белокурая голова наклонена немного, поэтому лица не мог увидеть, но я пальцем провел по очертаниям красивого лица. Диана надевала майку через голову — ткань была одета через шею и остановлена выше груди. Темные спортивные штаны, к сожалению, были на ней, скрывали столь запомнившиеся мне при первой встрече ноги. Я провел пальцем по экрану, по ровному прессу, интересно ее мышцы сильно сократились бы от моих прикосновений? Тонкая-тонкая талия, ее не двумя, наверное, одной рукой мог сжать, и на фоне талии кажутся очень соблазнительными округлые бедра, да и грудь на удивление выглядела массивно по сравнению с худыми руками и животом.

Жаль не достали дальше твои фотки. Я хочу видеть тебя обнаженной, не только видеть, но и чувствовать руками и всем телом и внутри тебя хочу быть.

Чем я заболел? Что за маниакальная жажда иметь тебя в своем пользовании? Ты — хорошая девочка, сидишь дома, ходишь в университет и на работу. НЕвыносимо!

Мы не виделись много дней, не считая короткой встречи в машине, с того памятного дня в больнице, когда стал для тебя чудовищем.

Ты сожгла мои мысли и оставила одну — маниакальную жажду завладеть тобой! Ты либо моя! Либо ничья!

Нарушь мой приказ, дай повод найти тебя.