Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию - Мишель Эке́м де Монтень

Я испил оттуда, чтобы иметь возможность судить о воде, и нашел ее безвкусной, без всякого запаха. Я почувствовал только немного едкости на языке: она была в меру горячей и пилась легко.

Я заметил в источнике такие же белые то ли корпускулы, то ли атомы, которые мне не понравились еще в баденских водах, и я тогда решил, что это какие-то нечистоты, попавшие сюда снаружи. Теперь же я думаю, что они происходят из какого-то качества самих скважин, тем более что частиц больше всего рядом с самим ключом, где бьет вода и где, следовательно, она должна быть чище всего, как я это доказал своим четким экспериментом. Впрочем, это место пустынно, а жилье плохое. Источники почти заброшены, а те, кто ими более-менее пользуются, приезжают сюда утром из Пизы, до которой всего четыре мили, и в тот же день возвращаются домой.

Большая купальня – открытая, и она единственная, которая несет на себе приметы древности; ее тоже называют купальней Нерона. Распространено мнение, что этот император велел провести эту воду прямо в своей дворец в Пизе с помощью многих акведуков[752].

Есть другая купальня, закрытая, среднего убранства, которой пользуется простой народ: вода в ней очень чистая. Говорят, что она хороша для печени и помогает от гнойников, которые случаются от жара во внутренностях. Пьют такое же количество воды, что и в других водолечебницах; прогуливаются, после того как выпили, удовлетворяют нужды природы, как ей угодно, выпуская из себя влагу либо через потение, либо другими путями.

Как только я поднялся на эту гору, мы насладились одним из самых красивых видов в мире, любуясь этой широкой гладью моря, островами, Ливорно и Пизой. Потом, спустившись, снова вернулись на равнину, на которой расположена

ЛУККА, десять миль. Этим утром у меня вышел другой камень, гораздо большего размера, но казалось, что он, видимо, отделился от другого тела, более значительного: одному Богу ведомо, что это такое. Да свершится по воле Его.

В Лукке мы устроились в гостинице на той же ноге, что и в Пизе, то есть в день по четыре джулио хозяину и три джулио слуге. 28-го [июля], понуждаемый любезными подношениями г-на Лудовико Пинитези, я снял в его доме нижние покои, весьма прохладные и очень приличные, состоящие из пяти комнат с залом и кухней. Тут была вся необходимая мебель, весьма опрятная и достойная, на итальянский лад, которая во многих отношениях не только равна французской, но даже превосходит ее. Надобно признать, что большое украшение итальянских домов – это высокие своды, широкие и красивые, которые придают входу в дом благородство и привлекательность, потому что весь низ построен таким же образом, с высокими и широкими дверями, и луккские дворяне трапезничают летом под сенью этих своеобразных портиков на виду у всех остальных, кто проходит по улице[753].

По правде сказать, я всегда не только хорошо, но и приятно устраивался везде в Италии, за исключением Флоренции (где даже не выходил из гостиницы, несмотря на неудобства, от которых страдал, особенно когда было жарко) и Венеции, где мы поселились в слишком многолюдном и довольно неопрятном доме, потому что не собирались оставаться там надолго. Моя комната здесь [в Лукке] была отдельной, и мне всего хватало; у меня не было никаких затруднений, никакого рода неудобств. Учтивости ведь тоже могут быть утомительными и порой докучливыми, но местные жители меня редко навещали[754]. Я спал, предавался своим занятиям, когда хотел, а когда мне приходила охота выйти, я повсюду находил общество женщин и мужчин, с кем мог побеседовать и приятно провести несколько часов на дню; да к тому же лавки, церкви, площади и сама перемена места – все это предоставляло мне довольно средств, чтобы удовлетворить мое любопытство.

Среди этих способов разогнать скуку мой дух был настолько спокоен, настолько это допускали мои недуги и старость[755], а вовне представлялось слишком мало поводов, чтобы его смутить. Мне просто немного не хватало общества, такого, какое я пожелал бы сам себе, будучи вынужденным наслаждаться в одиночку и не имея возможности поделиться удовольствиями, которые мне перепадали[756].

Жители Лукки превосходно играют в мяч, и часто можно видеть прекрасные партии[757]. Тут не принято, или же это довольно редко случается среди них, чтобы мужчины ездили по улице верхом, еще реже в карете; женщины ездят на мулах в сопровождении пешего слуги. Чужестранцам очень трудно снять здесь дом, поскольку их сюда приезжает очень мало, а город вообще-то весьма многолюден. С меня запрашивали семьдесят скудо в месяц за обычное жилье с четырьмя меблированными комнатами, залом и кухней. Насладиться обществом жителей Лукки невозможно, потому что тут все вплоть до детей вечно хлопочут о своих делах и наживают добро торговлей. Так что это довольно скучное и не слишком приятное для чужестранцев место.

10 августа мы выехали из города, чтобы прогуляться верхом с некоторыми луккскими дворянами, которые предоставили мне лошадей. Я видел в окрестностях города, в трех-четырех милях от него, весьма красивые загородные дома, с портиками и галереями, которые придают им довольно веселый вид. Среди прочего там имеется большая галерея, вся сводчатая внутри, крытая виноградными лозами и их отростками, которые посажены вокруг и опираются на подпорки. Решетчатые шпалеры – живые и природные.

Иногда головная боль оставляла меня в покое, дней на пять-шесть и больше, но окончательно избавиться от нее я так и не смог.

Мне пришла фантазия изучать флорентийское наречие, причем усердно и старательно; я потратил на это достаточно времени и усилий, но мало чего добился.

Это лето выдалось гораздо жарче, чем обычно.