Михаил Орлов - Александр Бондаренко

Прекрасная биография боевого генерала! Вот как писал о нём Михайловский-Данилевский:

«Сабанеев был одарён от природы светлым умом и нравом пылким, раздражительным. Воспитанный в недрах семейства совершенно Русского, он с молоком всосал пламенную любовь к Отечеству и научился видеть в обязанностях службы долг, священный каждому Русскому дворянину. В Университете природный ум его укрепился и получил блеск литературной образованности, твёрдость мысли, упражнявшейся в занятиях учёных, которые были редки между военными людьми тогдашнего времени. Пламенная, бескорыстная любовь к России, непоколебимая честность, образованность, любовь к службе составляли отличительные черты его характера, которым не изменял он никогда, до самого фоба. Сабанеев был благотворителен, всегда готовый помогать, особенно своим старинным подчинённым. Так одному из них отдавал он свой пенсион по ордену Св. Георгия 3-го класса. Касательно наружности, вообразите себе человека малого роста, тщедушного по виду, бледно-жёлтого лица, близорукого, в зелёных очках, подозрительного, вспыльчивого, и перед вами изображение Сабанеева. В молодых летах обративший на себя внимание Суворова, он пользовался особенным благоволением Императора Александра…» Далее следует список лучших наших военачальников, очень ценивших Сабанеева.

А вот с Орловым они просто не сошлись во взглядах и оценках…

«Генерал Орлов подал прошение в отпуск в Киев на 28 дней. Ему дали бессрочное увольнение. По отъезде его корпусной командир Сабанеев приехал в Кишинёв.

Орлов имел неосторожность, отдавая приказ по дивизии о предании суду майора Вержейского Охотского полка и капитанов Брюхатова и Ширмана за жестокие поступки их с солдатами, между прочим, выразиться так: “Разверните листы истории, и вы увидите, что все тираны погибли или должны погибнуть”. Этот приказ предписано было прочитать при ротах. Слово тиран всегда относилось к деспотической власти. Сабанеев приказ этот остановил. Меня не было в Кишинёве, когда был написан и разослан этот приказ. Возвратясь в Кишинёв, я заметил генералу Орлову о неловкости такого приказа. После отъезда Орлова в Киев к тестю его, генералу Н.Н. Раевскому, началось следствие. Сабанеев приехал в Кишинёв. Император писал к Киселёву: “Скажите Сабанееву, что, доживши до седых волос, он не видит, что у него делается в 16-й дивизии”.

После многих глупостей и беззаконий, насилий и пыток кончилось на том, что Вержейского и Брюхатова и Ширмана освободили, и в Камчатском полку, в роте Брюхатова, фельдфебеля Дубровского и 5 рядовых лишили воинского звания, наказали кнутом и сослали в Сибирь в каторжную работу. Совершенно безвинно!»

Генерал Сабанеев заранее знал, кого ему следует допросить в Кишинёве, — более всего его интересовал Владимир Раевский, с которым он встретился не один раз. К тому же к приехавшему корпусному командиру сразу потянулись доносчики, среди которых оказался и член Союза благоденствия майор Юмин. Он доверительно рассказал, что два года тому назад в дивизию привозили некую «Зелёную книгу», в которой расписались командиры егерских полков полковники Непенин и Кальм, но ничего более существенного сказать о деятельности тайного общества не смог… Иван Васильевич пригласил к себе обоих полковых командиров и в присутствии доносчика поинтересовался «Зелёной книгой». Те в один голос заявили, что это была какая-то акция благотворительного характера, подробностей которой они, по прошествии времени, уже и не помнят.

Других свидетелей тому не нашлось. Сабанеев отстранил Юмина от должности командира батальона, на которую его, вместо майора Вержейского, незадолго перед тем назначил генерал Орлов.

Более серьёзным оказался донос обучавшегося в дивизионной школе юнкера Сущова. К тому же против Раевского и без того было предостаточно материалов, по каковой причине майор представлялся главным зачинщиком всех беспорядков. Об этом Сабанеев и сообщил Киселёву, ответ от которого пришёл немедленно — начальник штаба 2-й армии полностью соглашался с выводами корпусного командира. Он понимал: свалив все грехи на одного офицера, можно обвинить его начальников в попустительстве — и аккуратно покончить с «гнездом заговорщиков» в 16-й дивизии, так что никто не скажет, что в войсках 2-й армии существовали какие-то злонамеренные тайные общества!

Хотя обо всём произошедшем Сабанеев подробно и без утайки рассказал генералу Инзову. Не только потому, что управляющего краем в таком случае миновать было нельзя — главное, что оба генерала дружили ещё с Альпийского похода, прошли не одну кампанию. Боевая дружба позволяла быть откровенными.

…Двадцать лет спустя Владимир Раевский записывал свои воспоминания:

«1822 года февраля 5-го в 9 часов пополудни кто-то постучался у моих дверей. Арнаут[218], который стоял в безмолвии передо мною, вышел встретить или узнать, кто пришёл. Я курил трубку, лёжа на диване.

— Здравствуй, душа моя! — сказал мне, войдя весьма торопливо и изменившимся голосом Алекс. Серг. Пушкин.

— Здравствуй, что нового?

— Новости есть, но дурные. Вот почему я прибежал к тебе.

— Доброго я ничего ожидать не могу после бесчеловечных пыток Сабанеева… но что такое?

— Вот что: Сабанеев сейчас уехал от генерала. Дело шло о тебе. Я не охотник подслушивать, но, слыша твоё имя, часто повторяемое, признаюсь, согрешил — приложил ухо. Сабанеев утверждал, что тебя непременно надо арестовать; наш Инзушко, ты знаешь, как он тебя любит, отстаивал тебя горою. Долго ещё продолжался разговор, я многого недослышал, но из последних слов Сабанеева ясно уразумел, что ему приказано, что ничего открыть нельзя, пока ты не арестован.

— Спасибо, — сказал я Пушкину, — я этого почти ожидал! Но арестовать штаб-офицера по одним подозрениям отзывается какой[-то] турецкой расправой. Впрочем, что будет, то будет. Пойдём к Липранди, только ни слова о моём деле.

Пушкин смотрел на меня во все глаза.

— Ах, Раевский! Позволь мне обнять тебя!

— Ты не гречанка[219], — сказал я».

Утром следующего дня Раевский до того, как был вызван к Сабанееву, преспокойно сжёг все компрометирующие бумаги — а вызван он был только в полдень. Майор равнодушно выслушал приказ об аресте, не торопясь отстегнул и отдал шпагу. На допросах и в Кишинёве, и в Тульчине он настаивал на полном своём неведении, с безразличным видом открещивался от самых очевидных улик.

Впрочем, проводивший следствие генерал-майор Киселёв особо и не упорствовал в своём стремлении познать истину. Недаром же он «случайно» передал адъютанту Бурцову список известных членов тайного общества…

Не получивший официального обвинения, но находящийся под следствием, Раевский 16 февраля 1822 года был заключён в Тираспольскую крепость, где содержался до января 1827 года, когда его вытребовали в Петербург и заточили в Петропавловскую крепость с указанием «содержать строго, но хорошо». Потом его почему-то отправили в царство Польское, в крепость Замостье, и только на исходе того же года он был осуждён «как член открывшегося тайного общества» к лишению чинов и дворянства и ссылке на поселение… В 1858 году Владимир Федосеевич на краткое время приехал в Россию, а затем вновь возвратился в Иркутскую губернию, где и скончался в 1872 году.