Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький

она бессильно бьется ныне.

Дорогой учитель, Вы представить себе не можете, какую радость вызывает у нас Ваше отношение к журналу и как оно поднимает меня. Спасибо Вам!

Не стану отнимать у Вас времени на чтение моих излияний.

Почтительно кланяюсь.

А. Пешков

12. XI. 15.

Журнал «Летопись»,

Большая Монетная, 18.

696

Б. ШОУ

1915, до декабря, Петроград.

Г[осподи]ну Бернарду Шоу.

Уважаемый Бернард Шоу!

До меня дошел радостный слух о том, что Вы стоите вне хаоса страстей, возбужденных безумной войной, которая истребляет миллионы наиболее активного, наиболее способного к творчеству населения нашей планеты.

Если Вы позволите мне сказать откровенно, я окажу, что и не ожидал видеть Вас, одного из самых смелых людей Европы, ослепленным и оглушенным впечатлениями мировой катастрофы. Скептицизм англосакса — это, может быть, лучшее, до чего додумался мир, и Вам, Шоу, это лучшее свойственно в высокой степени, как о том говорит все, что посеяно Вами в мире.

Я надеюсь, что Вы не найдете эти слова неуместными, — мне продиктовало их чувство моего уважения к Вам, восхищения пред Вами. Я обращаюсь к Вам с большой просьбою: дайте статью для журнала, который организуется мною и моими товарищами-интернационалистами. Хотелось бы иметь Ваше мнение о современном состоянии Англии и Ваши мысли, предвидения о ее будущем.

Вы, социалист, конечно, понимаете, в чем более всего нуждается та часть человечества, духовные силы которой освещены социальным идеализмом и которая даже при настоящих условиях не только не теряет надежды перестроить жизнь, но именно эти ужасные условия еще более возбуждают ее уверенность в том, что дальше нельзя жить так.

Очень прошу Вас, дорогой Шоу, помочь нам, русским, освежить мозги наших соотечественников, — работа, которую Вы так великолепно делаете в мире.

Вы пошлете статью по адресу:

Стокгольм и т. д.

Сообщите Ваши условия.

Приветствую Вас.

697

В. Я. БРЮСОВУ

8 [21] декабря 1915, Петроград.

Многоуважаемый

Валерий Яковлевич!

«Русское о-во изучения жизни евреев», предполагая издать сборник исторических и литературных произведений под общим титулом «Евреи на Руси», почтительно предлагает Вам: не соблаговолите ли Вы принять участие Вашим трудом в беллетристическом отделе сборника?

Желательно, чтобы Вы поделились с русским читателем результатами Ваших наблюдений над жизнью евреев в России.

Срок представления рукописи — к 1-му февраля.

Гонорар — Вы назначите сами.

В Вашей воле, уважаемый Валерий Яковлевич, выразить отношение Ваше к данному явлению в стихах или прозе; это разумеется само собою. Лучше всего, если Вы дадите и стихи и прозу.

Сердечно желаю всего доброго.

А. Пешков

Кронверкский просп., 23.

698

В. Г. КОРОЛЕНКО

24 декабря 1915 [6 января 1916], Петроград.

24/ХII. 15.

Дорогой Владимир Галактионович!

Прошу Вас — великодушно извините мне мою назойливость, но Ваше участие в сборнике «Евреи на Руси» сознается всеми как положительно необходимое, и редакционная комиссия при «О[бщест]ве изучения еврейской жизни» — поручила мне вновь беспокоить Вас просьбой об участии в сборнике.

Само собою разумеется, что Ваше участие в этом деле морально необходимо и лично для меня, а потому и от своего лица я горячо прошу Вас:

если Вы не можете написать для сборника новую вещь — позвольте нам перепечатать то, что Вы пишете для «Русских записок».

Нам кажется, что книга будет значительной и довольно интересной, и мы очень просим Вас, Владимир Галактионович, украсить ее Вашим именем.

Устав о[бщест]ва послан Вам, а также посланы и списки лиц, вошедших в его комиссии.

Я посылаю при сем программу сборника, а на тот случай, если б Вас смутило участие Ф. Сологуба, считаю нужным сообщить, что он уже заявил о своем выходе из членов общества.

Сердечно желаю Вам всего доброго, Владимир Галактионович!

А. Пешков

Кронверкский, 23.

699

Л. Н. АНДРЕЕВУ

1915, Петроград или Мустамяки.

Л. Андрееву.

На мой взгляд — критика может сделать тебе такие указания:

«Книга Судей» не называет Самсона пророком, он только — назарей, человек, который посвятил себя богу — дал обет ье вкушать вина, не стричь волос, не касаться мертвого. Нарушив этот обет — так или иначе, — назарей обязан остричь себе волосы. «Сила в волосах» имеет значение переносное, ее можно — и следует — истолковать как силу воли в исполнении обета богу.

Далее, библия и история — сколько помню — не говорят о пророках в эпоху Судей, относя их к эпохе Царей. Полагаю, что нельзя называть Самсона ни пророком, ни князем или царем Израиля.

Непонятна ненависть Самсона к Иудее: во времена Судей — Иудея не существовала как государство, было только колено Иудино, жившее на юге Палестины, между берегами Мертвого моря и страною филистимлян.

Колено Даново — племя Самсона — жило где-то в долине Верхнего Иордана, на линии города Сидона, далеко от колена Иудина. За что Самсону ненавидеть колено Иуды, которого он, вероятно, не знал, с которым не сносился? Он мог ненавидеть людей своего племени. К этому привяжутся, чего не следует допускать. Замени Иудею — Израилем везде, где следует. Мне это кажется важным.

Менее значительно:

Борода Самсона, причесанная по-ассирийски, — это едва ли верно и возможно. Филистимляне — народ арийской ветви — переселились в Палестину с берегов Эгейского моря, как полагают. Едва ли они, в эпоху Судей, могли уже воспринять навыки и обычаи Ассирии.

Кольчуг в ту пору не было, — возможны лишь латы.

Сомнительно существование стекла.

Мечи у евреев — тоже едва ли возможны; пастушеское племя, они вооружались пращами и копьями. Вспомни единоборство Давида, факт позднейший.

Странно, что Самсон не упоминает о своем племени — колене Дановом, — а также о том, что у него была жена.

Первые два акта очень хорошо сделаны, на мой взгляд. С третьего — чувствуются длинноты, особенно на стр. 5–8. В IV — растянута сцена с матерью, а во 2-ой картине — утомляют монологи Самсона. И — кстати — здесь Самсон напоминает, как мне показалось, Василия Фивейского.

За исключением I и III действия, Далиле отведено слишком мало места, о ней забываешь. И даже в III действии она у тебя поставлена небрежно.

Ахимелек дважды спрашивает ее:

— Это правда, Далила?

— Тебе тоже, Далила?

Она не отвечает. И — никаких ремарок.

Она осталась для меня неясной. Что в ней — только любовь? И это неясно. Хочется, чтобы ей придано было еще что-то, — раскаяние?