Кровь и золото - Энн Райс

Глазами хозяина я увидел лицо мальчика. Невероятно. Мне неможет так везти. Ибо мальчик обладал бесподобной красотой, сравнимой разве чтос прелестью Бьянки. Я на такое не рассчитывал.

– Недавно привезли из Стамбула, – проговорил я. –Да, верно, везли через Стамбул, ведь мальчик, несомненно, попал сюда из русскихземель.

Можно было не продолжать. Вокруг меня поднялась суета.Кто-то сунул мне в руки кубок, полный вина. Я вдохнул приятный аромат ипоставил кубок на стол. Казалось, меня обдало вихрем розовых лепестков. Повсюдупахло цветами. Мне принесли кресло. Я отказался сесть.

Вдруг в комнату вернулся человек, отворивший мне дверь.

– Этот вам не подойдет, – поспешно заявил он.

Человек сильно нервничал. Передо мной опять возник образлежащего на каменном полу мальчика.

Я слышал молитвы: «Избави меня...» И увидел лик Христа,выполненный блестящей яичной темперой. Я разглядел каменья, что украшализолотой нимб. Увидел, как растирают пигмент и желток. «Избави меня...»

– Вы разве не поняли? – спросил я. – Я жеобъяснил. Мне нужен мальчик, который отказывается выполнять то, что ему велят.

Меня осенило.

Владелец борделя решил, что мальчик умирает. Он боялсяправосудия. Он смотрел на меня, объятый ужасом.

– Проводите меня к нему, – сказал я и для большегоэффекта воспользовался Мысленным даром. – Немедленно. Я все о нем знаю ибез него не уйду. Кстати, я щедро заплачу вам. Мне все равно, даже если онболен или при смерти. Слышите? Я заберу его. Вам он больше не доставит хлопот.

Оказалось, что он был заперт в гнусной крошечной каморке. Яотворил дверь – и в каморку хлынул яркий свет лампы.

И в лежавшем на полу мальчике я увидел красоту; красотавсегда была моей погибелью – красота Пандоры, Авикуса, Зенобии, – но в немона обрела новые, божественные формы.

Сами Небеса повергли на каменный пол отверженного ангела –ангела с идеальной формы телом, с каштановыми кудрями, с тонким загадочнымлицом.

Я наклонился, протянул руки и обнял его, потом заглянул вего полузакрытые глаза. Мягкие рыжеватые волосы спутались, кожа была бледной;славянская кровь лишь немного заострила черты его лица.

– Амадео...

Имя сорвалось с языка, словно мне подсказали его ангелы,сравнение с которыми невольно напрашивалось при одном взгляде на чистоеневинное лицо.

Он увидел меня, и его глаза расширились от изумления. В егомыслях снова промелькнули величественные иконы, озаренные золотым светом. Онотчаянно пытался вспомнить. Иконы. Христос, которого он рисовал. Мои длинныеволосы и горящие глаза напомнили ему Христа.

Он попытался было заговорить, но губы не слушались. Онстарался припомнить имя своего Господа.

– Я не Христос, дитя мое, – обратился я к потаеннойчасти его души, о которой он ничего не помнил. – Но я способен подаритьтебе спасение. Иди ко мне, Амадео.

Невероятно, но я мгновенно влюбился в него. Когда я забралего из борделя и поселил в палаццо вместе с другими мальчиками, ему было небольше пятнадцати лет.

Крепко прижимая его к себе в гондоле, я понимал, что он былобречен – я вырвал его из самых объятий смерти.

Хотя уверенные движения моих рук успокаивали его, сердцебилось настолько слабо, что до меня едва доносились образы, мелькавшие в егомыслях, пока он лежал, приникнув к моей груди.

Добравшись до палаццо, я отказался от помощи Винченцо,отправив его раздобыть мальчику что-нибудь поесть, и отнес Амадео к себе вспальню.

Я уложил исхудавшее тело в обносках на кровать, на пышныеподушки под бархатным пологом, и, когда подоспел суп, сам напоил его с ложки.

Вино, суп, лимонно-медовый напиток... Чем еще можно помочь?

– Пусть жует медленнее, – предостерегалВинченцо, – чтобы он не съел слишком много сразу после голодания, иначе мыповредим ему желудок.

Наконец я отослал Винченцо и запер на засов двери спальни.

Наступило роковое мгновение – мгновение, когда я позналсамые тайные глубины своей души, когда я признался себе, что передо мнойнаследник моего могущества, моего бессмертия, ученик, которому я передам все,что знаю.

Глядя на лежащего на кровати мальчика, я забыл языкраскаяния и угрызений совести. Я стал Мариусом – очевидцем столетий, Мариусом –избранником Тех, Кого Следует Оберегать.

Я опустил Амадео в ванну, омыл его и покрыл поцелуями. Я слегкостью добился от него близости, в которой он отказывал своиммучителям, – моя бесхитростная доброта и слова, что я нашептывал в егонежные ушки, смущали его и кружили голову.

Я поспешил посвятить его в удовольствия, которых он преждесебе не позволял. Он ошеломленно молчал, но прекратил молить об избавлении.

Однако даже здесь, в безопасности моей спальни, в объятияхтого, кого он считал Спасителем, ни одному воспоминанию не удалось подняться избездны сознания в царство рассудка.

Возможно, мои откровенно плотские прикосновения толькоукрепили стену между прошлым и настоящим, выросшую в его голове.

Лично я никогда прежде не испытывал такой безраздельнойблизости со смертным, не считая тех, кого я намеревался убить. Я обвивал рукамиего тело, прижимался губами к щекам и подбородку, ко лбу и закрытым глазам – иу меня мурашки бежали по коже.

Да, я испытывал жажду крови, но с ней я прекрасно умелсправляться. Я полной грудью вдыхал запах юной плоти.

Я знал, что могу сделать с ним все, что пожелаю. Не было насвете силы, способной меня остановить. Не требовалось подсказок сатаны, чтобысознавать: я могу забрать его с собой и воспитать во Крови.

Я осторожно вытер его полотенцами и опять уложил в постель.

Я присел к столу, так, чтобы, повернувшись в сторону, видетьего лицо, и передо мной в полную силу развернулись картины будущего – столь жеясные, как мое желание соблазнить Боттичелли, столь же ужасные, как моя страстьк очаровательной Бьянке.

Вот он, найденыш, которого можно подготовить для Крови!Дитя, окончательно потерянное для мира. Я мог вырастить его так, как того требовалаКровь.

Сколько займет воспитание – ночь, неделю, месяц, год? Решатьтолько мне.

В любом случае я сделаю из него сына Крови.