Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс

«Лебединое озеро» Рудольфа Нуреева было представлено публике 20 декабря 1984 года{701}. Реакция прессы была неоднозначной. Кто‑то говорил, что в этой постановке «грезы кажутся скорее холодными, чем романтическими»; кто‑то сетовал, что «лебеди потеряли свои гибкие руки». Не всем понравились декорации, выполненные художником Эцио Фриджерио, напоминавшие ледяной дворец…

Тем не менее в ходе премьерных показов были сделаны и свои открытия. Так, 29 декабря 1984 года двойную роль Одетты — Одиллии впервые танцевала Сильви Гиллем. Ей было всего девятнадцать лет. Раньше она занималась гимнастикой, потом стала балериной и только за пять дней до своего выступления — «первой танцовщицей», пройдя ежегодный конкурс. И вот вам откуда ни возьмись лебедь с длиннющими ногами, с очаровательным изгибом ступней, нежная и обольстительная. В конце спектакля под гром аплодисментов, адресованных дебютантке, на сцене появился Нуреев с микрофоном в руке и провозгласил: «Я имею честь и удовольствие назначить Сильви Гиллем танцовщицей‑звездой Парижской оперы!»

Таким образом, Рудольф сломал еще одну традицию Оперы, и на этот раз при всеобщем одобрении: он покончил с назначением звезд по «приказу администрации», он стал отмечать танцовщиков публично, при участии зрителей. Это была одна из самых приятных нуреевских традиций.

Второй нуреевский сезон после бурного «Лебединого озера» прошел в относительном спокойствии. Как хореограф Рудольф представил только три свои постановки: кроме «Лебединого…», «Ромео и Джульетту» и «Вашингтонскую площадь» (последняя была признана провалом всеми, в том числе и им самим).

В остальном Рудольф придерживался равномерного баланса между классикой (Бежар, Тюдор, Баланчин) и современностью (Дэвид Бинтли и Руди ван Данциг). В 1984 году он обратился с предложением к американке Люсинде Чайлдс, которая создала для Оперы «Первую грозу» (вот уж название‑предвестник…).

Как танцовщик Нуреев был представлен на сцене значительно меньше, что благотворно повлияло на снижение напряженности в труппе. Он больше никогда не танцевал премьерные спектакли и в общей сложности был занят только 25 вечеров. Но лишь один он знал почему. Анализы, сданные в ноябре 1984 года, в самый разгар кризиса с «Лебединым озером», показали наличие вируса СПИДа…

Рудольф все чаще чувствовал слабость, ни с того ни с сего у него поднималась температура, из‑за этого в апреле 1985 года он кое‑как дотанцевал «Ромео…» во Дворце Конгрессов… В довершение всего он вынужден был отменить одно из двух представлений «Жизели» и срочно звонить Барышникову, чтобы тот его подменил.

«Для меня самое сложное уже позади, — предпочитал он думать в июне 1985 года, когда жестокая „простуда“, как констатировал журналист из „Монда“, заставила его сидеть дома буквально за несколько дней до премьеры „Вашингтонской площади“ — Конфликты с артистами разрешены по всеобщему согласию. Теперь я лучше знаю театр и отказываюсь от некоторых реформ. Раньше я и понятия не имел, как это назначение отразится на моей жизни… Я слишком поспешно влетел в сюрреалистическую вселенную Оперы. Долгое время я работал без секретаря, без кабинета, без телефона, без стула… В Опере свои ритуалы; такое впечатление, что администрация пронизывает все насквозь. Неповоротливость машины влечет зависимость, немыслимую в нормальной компании…»{702}.

После двух лет, проведенных на посту руководителя, Нуреев научился противостоять микросоциуму, который, в свою очередь, научился «принимать этого трудоголика, имевшего поистине разрушительную страсть к танцу, что не так‑то легко понять, когда вам восемнадцать — двадцать лет», — сказала уже в наши дни Мари‑Клод Пьетрагалла, выразив всеобщее мнение{703}.

Учитесь, учитесь!

Рудольф Нуреев

Третий сезон Рудольф начал с исполнения своего обещания: снова включить в афишу «Лебединое озеро» Бурмейстера. И он одержал победу путем голосования: не было никого в защиту несчастного шута, каким казался принц в сравнении с версией самого Нуреева.

Благодаря «Лебединому…» родились еще две звезды: Изабель Герен и Лоран Илер, танцевавшие вместе 2 ноября 1985 года. Как и в случае с Сильви Гиллем, Рудольф объявил их звездами на сцене, перед публикой, имевшей удовольствие разделить этот счастливый момент.

В третьем сезоне Рудольф танцевал мало (всего семь раз в Париже, в «Щелкунчике» и «Вашингтонской площади»), что же касается новых постановок, то он добился возвращения Мерса Каннингема с обновленной версией балета «День или два», а также заказал свежую постановку молодому французскому хореографу Доминику Багуэ («Фантазия Семпличе») и мировую премьеру Морису Бежару.

Именно с Бежаром и разразилась самая громкая ссора хореографов, когда‑либо происходившая во Франции.

24 марта 1986 года в Опере состоялась премьера первого из «Бежаровских вечеров». Программа состояла из трех его балетов: знаменитой «Весны священной», маленькой «Сонаты для троих» (по «Закрытым дверям» Ж.‑П. Сартра, который, к слову, приходил на репетиции в Оперу) и нового балета «Арепо»{704}.

Слово «Арепо» наоборот читается «Опера», и Бежар немало постарался, чтобы посредством своего произведения высмеять зависть и угодничество, царившие за кулисами. По окончании спектакля, встретившего восторженный прием, Морис Бежар вышел на поклоны, взял микрофон и объявил: «От всего сердца благодарю дирекцию балетной труппы, которая позволила мне сегодня объявить о рождении двух новых звезд — Эрика Вю‑Ана и Манюэля Легри». Публика начала бурно приветствовать номинантов, а они, остолбеневшие от такой новости, бросились обнимать друг друга. Единственная проблема была в том, что никто в Опере не принимал такого решения. Вю‑Ан и Легри были всего лишь «исполнителями второстепенных ролей», и дирекция вовсе не собиралась их повышать! За кулисами Нуреев, задыхаясь от гнева, прохрипел: «Первоапрельская шутка!» Занавес опустился, и на сцене воцарилась мертвая тишина.

Бригада телевизионщиков из TF1 не убирала камеры, снимая «жареный» репортаж. Нуреев говорил о «провалившемся государственном перевороте». Бежар — что его обманули. Эта тема была продолжена в прессе. «Мы договорились заранее, что я сам выберу для своей постановки артистов, и я попросил, чтобы те, кого я выбрал, Вю‑Ан и Легри, были назначены звездами. Мне обещали… Днем я получил устное согласие Нуреева, — рассказывал Бежар одной из крупнейших газет Франции. — Он пришел на репетицию, единственный раз, между прочим, я отвел его в сторону и спросил: может, он обиделся на меня? Потом я уточнил, что плевать хотел на слухи, будто бы я собираюсь занять его место! Я сказал ему, что у меня нет такого намерения. А под конец — в качестве залога мирных отношений — я попросил номинации для этих двух артистов. Он мне ответил: „Do what you want!“ — „Делай что хочешь“»{705}.