Два шага назад - Вадим Валерьевич Булаев

до бывшего верхнего края окопа, я закусил губу, сам себе скомандовал: «... Алле-Гоп!», и выскочил наружу. Туда, где открытое пространство и летает смерть.

Раз!

Ботинки вязнут, обрывок майки лезет в рот, вокруг пятна зелени и коричнево-чёрные щербины боя.

Два!

Под ногами не разберёшь, где что. Сплошь вывернутые куски дёрна с перемешанным грунтом.

Три!

Холм заканчивается!!! Он — короткий! За ним...

Четыре!

Щиты, ограждающие стенки прерванного окопа, практически не пострадали, а утоптанное дно так и манит своей основательностью, удобством. На мой неискушённый взгляд — это почти проспект. Или...

Небо устало наблюдать за мной. Оно подумало, и вновь обиделось на устроенный беспредел. Вычислило виновного, взорвавшись свистом, треском, даже отдалённым шипением, призванным наказать своенравного, стремящегося улизнуть от ответственности человека, посмевшего уродовать смертоносными играми её обожаемые пейзажи.

Пять!

Прыжок вниз, в нежное окопное нутро!

Не достанешь!

— Беги! — завопил товарищ, перекрывая расходившийся грохот обстрела.

И спорить не буду! Тебе тоже место для приземления надо! Бегом! Со всех ног! Нас засекли, потому начнут шмалять не по площадям, а по конкретной точке!

Ноги едва не путаются от скорости. Каска куда-то делась, позволяя встречному ветерку трепать отросшие волосы. Голове хорошо... Винтовка по-прежнему в руках.

Чем не жизнь?! А дальше — посмотрим!

И новый завал. Почти до подбородка. Но перебраться можно, только сначала выгляну, что там, дальше. Теперь пусть наставник стартует, его очередь.

— Псих!

Молчание.

— Псих! — повторно позвал я и обернулся.

Никого. Не понял...

Особо удачливый снаряд рванул совсем близко, заставив втянуть голову в плечи и пакостно швырнув сверху землю, осточертевшую за этот день. Не поскупился, отсыпал изрядно. И снова за шиворот, в уши, густым градом по затылку.

Сука... В груди ёкнуло. Мой первый номер, мой друг мог отсутствовать только по одной причине. Паскудной. А значит, ему наверняка нужна помощь. Немедленно, срочно.

Другие идеи, из разряда «присел отдохнуть» или «пошёл погулять», я отмёл сходу.

— Псих! — отчего казалось важным орать его позывной не переставая, как спасительную молитву или мантру. — Псих! Псих!!!

Но я не слышал себя. Начиналась очередная серия набившего оскомину ситкома: «Артобстрел и неудачники». (*)

Комедия положений, бля... Неинтересная. В умиралки играем.

До приснопамятного холмика возвращался перебежками, регулярно пережидая новые взрывы. Наши бьют, или со стороны посёлка — по-прежнему не представляю. А может, и те, и эти. Мстят за испорченную синекуру с выплатой боевых, оптимистично объединившись по столь вескому поводу.

На этой стороне Психа нет. Рухнув на брюхо и, загребая ботинками рассыпчатое крошево, ползу ввысь, забирая вправо, к ранее левой части дорожки по минному полю.

Осторожно приподнимаю голову, старательно игнорируя окружающий мир.

Э-э-э...

Тело товарища лежит за холмиком, там, где мы планировали старт нашей пробежки. На краю окопа, присыпанное коричневато-серым. Обездвиженное, обмякшее, являя худые, бледные конечности, прикрытое бронежилетом туловище, его любимые шорты. Винтовка валяется впереди, строго перпендикулярно плечам, точно преграждающий путь шлагбаум.

— Это как?!

Наверное, я проорал своё неверие вслух, достучавшись до сознания Психа. Иначе объяснить, почему первый номер не поднял, полуповернул голову, не могу.

— Бе-е-г... — тусклые, резиновые губы выдохнули так просто расшифровываемый набор неуслышанных из-за канонады букв.

Из-под каски на меня смотрел скорбный, влажный глаз со стеклянной пустотой в зрачке. Вокруг глаза — кожа, бумажная, неродная, словно её одолжили у трупа. Нос с запачканным кончиком, подбородок — неумелая работа начинающего скульптора, прячущего отсутствие таланта и врождённую лень за модным нынче авангардизмом с его гротескной свободой пропорций.

Закрывающая лицо повязка сползла на шею, обнажая тонкогубую щель рта.

— Бе-е-ги!

Он пока жив. И он знал, куда будут стрелять.

Потому и пустил меня первым, давая проскочить. Сам не успел. Грёбаный талантище, будь ты... не хочу за чужой счёт!

До пяти! Теперь обратно!

Пять!

Отпускаю ненужную винтовку. Побегали, подружили — хватит. Мне руки свободными нужны. Расходимся…

Четыре!

Не выпрыгиваю — переваливаюсь на этот проклятый метр вдоль окопа.

Три!

Вскакиваю, бросаясь вперёд, точно в воду с самой высокой вышки.

А дальше считать не буду! Тут рядышком.

Человеку, чтобы полностью потерять себя, надо сделать всего два шага.

Первый шаг — отойти от привычного окружения цивилизации с её законами и ценностями. Недалеко, можно даже на обочину, где размываются врождённые и навязанные правила.

Второй — стать зверем, поддавшись инстинктам, созданным эволюцией ради выживания.

Выживание — оно вкусное, манящее, заставляющее видеть шкурой и слышать затылком. Оно — природное, родное, впитываемое с самого рождения и неуклонно зовущее туда, где не стреляют.

Всего два шага назад...

И я вновь окажусь в окопе, наедине с эфемерной возможностью выкрутиться из всей этой заварушки. Свалить все грехи на товарища, обелить себя, рискнуть прорваться, если сложится так, как мечталось совсем недавно.

Или отказаться от шанса спастись, не предавая последнее, что осталось на этой сраной планете у рядового первого года службы Виталиса Самадаки — дружбу.

Что-то я расфилософствовался…

Боец Маяк!

Не спать! Бегом! Зачёт по выжившим!!!