Фактор кролика - Антти Туомайнен

исправили ситуацию. Я понял, что в фильме, где известного певца играет менее известный певец, дисбаланса не устранить даже титрами.

«Пылкая влюбленность. Отношения. История любви. Счастливый финал».

Обычно я вообще не читаю подобных аннотаций, но события последней недели явно повлияли на ход моих мыслей.

Шопенгауэр спал на другом конце дивана. На улице стоял ноябрь — к счастью, без дождей. Все должно бы складываться хорошо, и при других обстоятельствах так оно и было бы. Но ситуация… осложнилась. Вдруг, в одно мгновение. И дело тут было не только в Юхани, с возвращением которого я все еще не мог свыкнуться, и не только в превращении «Финской игры» из надежного поставщика оборудования в партнера-вымогателя, имевшего все шансы погубить наш Парк приключений, — если слово «партнер» вообще применимо к такой ситуации.

Занозой в мозгу сидела мысль о Лауре Хеланто.

Я не слышал о ней ничего после того, как в смешанных чувствах покинул ее мастерскую.

Конечно, я понимал, что телефон лежит на журнальном столике передо мной. Он все время маячил где-то на периферии моего сознания, пока я следил за выходками певца. Мне не лучшим образом удаются телефонные разговоры, но позвонить все равно надо было. Только не очень понятно, что сказать. В этом смысле я понимал певца. Он перемещался от одной песни к другой и из одной постели в другую, не в силах обрести ни душевный покой, ни взаимопонимание. Я взглянул на изображение в рамке, собственноручно повешенное мной на стену. Копия автографа Гаусса: формула, начертанная его собственной рукой. Наверное, самая красивая из всех, какие когда-либо были написаны. Результат многолетних трудов. Но сейчас я думал о другом — о начале. Когда-то ведь Гаусс взял в руку карандаш и прижал его к листу бумаги. Я протянул руку к телефону.

— Слушаю.

— Хенри Коскинен, — представился я.

— Знаю.

— Он у тебя в памяти.

— Кто?

— Мой номер.

— А, точно, в телефоне, да.

— Значит, ты думала обо мне.

Тишина. Именно такие минуты и делают разговор по телефону невероятно трудным. Если бы я видел выражение лица Лауры, то мог бы что-нибудь понять. Теперь же я словно находился на дне колодца: слышал собственные слова, отдающиеся эхом, и видел со всех сторон одни и те же безучастные стены.

— Вот как? — произнесла она в конце концов.

Мне сразу стало легче.

— Определенный номер связан с определенным человеком, — сказал я и кивнул в подтверждение собственных слов. — Процесс мышления не должен быть долгим и, естественно, ему необязательно во всех случаях оставлять след в памяти, но это совершенно необходимо для достижения конечного результата. Ты думала обо мне.

— А ты? — спросила Лаура, и, как мне показалось, голос ее немного изменился.

— Да, я думал и о твоем номере, и о тебе, — подтвердил я.

— Ну что ж, славно, что мы оба думали.

— О твоем номере — меньше.

Засмеялась ли Лаура? Звук был короткий и мягкий, но при этом напоминал смех.

— То есть все хорошо? — спросила она после небольшой паузы.

И пауза, и смех вызвали у меня сомнения.

— Нет, — сказал я честно.

Тишина.

— Это связано с Юхани?

— Почему… — начал было я, но снова почувствовал волнение и понял, что мне нужно взять себя в руки. — Это связано с тобой, — сказал я.

— В смысле?

Я задумался на мгновение, снова взглянул на формулу Гаусса. Она имела начало, содержала решение и этим исчерпывалась.

— Не уверен, что мне понравилось то, что ты сказала, но все равно я хочу встретиться, потому что мне с тобой хорошо.

Лаура немного помедлила:

— У меня… похожие чувства.

И снова что-то произошло. Мое сердце словно опустело, и у меня вдруг закружилась голова.

— Чего ты хочешь? — спросила Лаура после паузы.

Вопрос был неожиданным, как и то, что ответ родился у меня в голове будто сам по себе. На этот раз мне не пришлось смотреть на формулу Гаусса.

— Мне хорошо с тобой, — повторил я. — И мне хотелось бы изменить пропорцию и увеличить долю твоего присутствия в своей жизни.

— Я тоже была бы рада увеличить долю твоего присутствия в своей жизни.

— На сколько? — услышал я как бы со стороны свой вопрос. — Тебе не обязательно называть абсолютное значение или же относительное в процентах, грубой оценки достаточно, приблизительно…

— Грубой оценки? Ну, скажем, для начала было бы здорово удвоить эту долю.

— В таком случае четыре часа на прошлой неделе составило бы…

— Ну а ты? Ты сам на сколько увеличил бы?

И снова — сердце. На этот раз оно затянуло в себя крови под завязку.

— Я? Все умножил бы на тысячу.

Держите меня, мне захотелось заорать — я не умею так разговаривать, с такой погрешностью и с такими коэффициентами!

— Блестяще сказано.

— Ну, разумеется… эта оценка грубее грубой… — пролепетал я. Мое лицо горело, просто пылало.

— Понимаю, — ответила Лаура тихим голосом. — Все равно, а может, и именно поэтому — блестяще сказано.

Я ничего не ответил. Не мог так вдруг поверить, что сумел сказать что-то подходящее моменту.

— Ну, в таком случае мы можем уже начать двигаться в этом направлении? В сторону между удвоением и утысячерением? — продолжила Лаура.

— Быстрый подсчет подсказывает, что это могло бы быть примерно…

— В субботу?

Мгновение мне потребовалось, чтобы сообразить, что вопрос Лауры был одновременно и предложением. Лаура сказала, что в субботу утром у нее небольшое, но обязательное дело, однако потом она будет свободна. Я уже думал завершить на этом разговор, телефон у моего уха раскалился, как печка-каменка в сауне, да и рука затекла.

— Как в Парке, все хорошо?

Этот вопрос показался мне ушатом холодной воды. Он контрастировал со всем предыдущим, как летняя жара и северный ветер в разгар зимы. Я понял, что не хочу впутывать в это ни Юхани, ни «Финскую игру», ни Парк приключений. Они уже не принадлежали этой части света. У меня было такое ощущение, словно внезапно решилось сложное уравнение: я больше ничего не буду рассказывать Лауре о делах в Парке. Но я не хотел и обманывать ее. Так что мне пришлось сменить прицел на дальний.

— Все будет хорошо, — ответил я.

7

«Горка» сверкала чистотой, как новое зеркало, первые утренние посетители уже вовсю катались. Я втянул в ноздри прохладный воздух игрового павильона и убедился, что никаких посторонних запахов в нем не содержится.

Огляделся кругом.

Если