Другой класс - Джоанн Харрис

Эрик сунул мне гнома, который все это время, по-моему, не переставал над нами смеяться, и сказал:

– Мне кажется, он все-таки твой. Но учти: я не желаю больше никогда его видеть! – И он, не прибавив более ни слова, стал подниматься к себе в башню, понурив плечи; казалось, он взвалил на спину такую тяжкую ношу, которую ему было почти не под силу нести.

Я тоже пошел в свой класс, чувствуя себя, как ни странно, подавленным. Гнома я поставил на книжный шкаф, и он оттуда весь день продолжал надо мной смеяться. Прошел урок по Овидию в выпускном классе, но девочки по имени Бенедикта я что-то не заметил; видимо, ее с самого утра в школе не было. Затем я провел урок в четвертом классе, и наступил обеденный перерыв, во время которого мои «Броди Бойз» продолжали держаться отстраненно и вообще вели себя как-то загадочно. Конец дня после обеденного перерыва тянулся медленно и скучно, точно хвост какой-то неприятной обшарпанной птицы, – возможно, фазана, – и чем ближе был вечер, тем темнее и мокрее становилось на улице. Ненадолго заглянул Дивайн вместе с Джимми, который принес мышеловки и яд для мышей. Один урок у меня был свободный, но Маркович в соседнем классе позволил ребятам поднять такой шум, что сосредоточиться хотя бы для того, чтобы почитать газету, оказалось почти невозможно.

Когда занятия наконец закончились, я почувствовал себя невероятно усталым и каким-то обескураженным. Гном по-прежнему поглядывал на меня со шкафа с видом веселого распутника, и меня охватило какое-то странное чувство. А ведь Эрик прав, подумал я вдруг. Я только зря трачу и силы, и время. И ради чего? С тем делом покончено. Харрингтон неприкосновенен. И даже компьютерное «расследование» Уинтера пока что ничего нового мне не дало. А рассчитывать на то, что мне удастся привлечь к участию в моей «военной кампании» Дивайна или Эрика, если я хорошенько их пристыжу, было и подавно глупо.

Оказалось, что возле учительской меня поджидает девочка Бенедикта.

– Вы извините, пожалуйста, что я сегодня латынь пропустила, – сказала она. – Я в библиотеке была.

– Правда? – Мне стало интересно. Библиотека «Сент-Освальдз» – не самое подходящее место для прогульщиков. – А что, у вас какие-то проблемы?

– Да. – Эта девочка всегда отвечала на редкость прямо. – Собственно, проблемы у Аллен-Джонса, – прибавила она. – Он гей, и его за это попросту терроризируют.

Мое старое сердце тут же противно ёкнуло, и я спросил:

– Опять Руперт Гундерсон?

Бенедикта одарила меня таким взглядом, что я мгновенно почувствовал полную меру собственной некомпетентности.

– Этот-то как раз особой проблемы не представляет, – сказала она. – Дело не в нем, а в нашем директоре, и в докторе Блейкли, и в капеллане, и в преподавателях физкультуры, и в спортсменах – да почти во всех из «Сент-Освальдз», сэр. Здесь вообще какое-то ядовитое окружение.

– Ясно, – сказал я. – И что конкретно случилось?

– Аллен-Джонса заставили побеседовать с капелланом, – сказала Бен. – Ему стали внушать, что никакой он не гей, что это просто неправильная реакция с его стороны на чье-то дурное влияние, – и все в таком духе. Словно можно самому выбирать, быть тебе геем или не быть. Словно гомосексуализм – это нечто выдуманное, фантазия вроде покемонов.

– Кого, простите? – сказал я.

– Да не важно, не обращайте внимания. – Девочка Бенедикта махнула рукой, словно отметая в сторону мое жалкое невежество, и продолжила: – Самое главное, сэр, что они убеждают его, что быть или не быть геем – это его собственный выбор или даже его ошибка. Словно его поймали, когда он курил или кололся. Словно это просто фаза развития такая. Но ведь это совершенно неправильно! Вы должны остановить это, сэр.

Я кивнул. Да, конечно, я должен. Только остановить это совсем не так просто, как ей, по всей видимости, кажется. Замечательно, конечно, что она так в меня верит, однако на этой шахматной доске я, увы, всего лишь одинокий старый король, окруженный ферзями и слонами.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещал я. И только тут до меня наконец дошло: – А вы так близко принимаете это к сердцу, потому что… То есть я хочу сказать…

Теперь она смотрела на меня уже со смесью раздражения и умиления. А ведь лет через десять, подумал я, из нее получится великолепный преподаватель, настоящий классный наставник; этакий хорошо образованный Дракон, причем такого калибра, дорасти до которого мисс Смайли и мисс Малоун могут только мечтать.

– Ну, разумеется, я тоже такая, – сказала она. – А разве не видно?

Я признался, что до сих пор опыта в таких делах у меня было маловато.

– Это для вас имеет какое-то значение? – спросила она.

– Ни малейшего, – поспешил я заверить ее, думая о том, что, прожив столько лет в неведении (почти полном) относительно того мира, который Бен и Аллен-Джонс, несомненно, назвали бы «миром иной сексуальной ориентации», я теперь оказался буквально окружен представителями этого мира.

– Я сделаю все, что в моих силах, – повторил я.

Она, похоже, вздохнула с облегчением.

– Спасибо вам, сэр.

Она, конечно, еще совсем девочка и верит в возможности старших, но у меня, честно говоря, просто сердце в пятки ушло, как только я представил себе свои дальнейшие действия. Король в одиночку мало что может на шахматной доске и главным образом полагается на действия других фигур, издали диктуя им стратегию боя. Но какие фигуры имеются в моем распоряжении? Только Уинтер; одна-единственная пешка, которая, впрочем, способна однажды сыграть и более существенную роль.

Годился ли мне в помощники доктор Бёрк? Вряд ли. Капеллана сейчас довольно трудно понять; он высказывает свои мысли даже еще более невнятно, чем обычно, и, помнится, даже в глаза мне не смотрел, якобы полностью поглощенный опрыскиванием своих орхидей, когда заявил, что «необходимо сменить политику». Подозреваю, что наш директор уже успел и до него добраться. Но чего, собственно, хочет добиться Харрингтон? Я совершенно не могу поверить, что его так уж интересует Аллен-Джонс. Аллен-Джонс – тоже самая обыкновенная пешка в его игре. Скорее всего, главная мишень – это я. И хоть я пока не могу разглядеть, какова форма той ловушки, которую готовит для меня наш директор, мне совершенно ясно, что это лишь вопрос времени, когда именно ловушка захлопнется и я окажусь внутри…

Сегодня наконец-то в учительской объявили о том, что наши доски почета украдены. Я заметил, что Дивайн глаз с меня не сводил, пока доктор Блейкли обличал «презренного преступника», призывая всех нас проявить бдительность и непременно его найти. Собственно, основной посыл его речи заключался в том, что данное преступление, скорее всего, было подготовлено и совершено кем-то из учеников, и доски, вполне возможно, найдутся либо на местном дровяном складе, либо на распродаже дешевого барахла, какие обычно происходят в чьем-нибудь гараже. Однако доктор Блейкли выдвинул и альтернативное мнение: кражу вполне мог замыслить и некий злой шутник – после этих слов я сразу почувствовал, как пристально на меня смотрит Эрик, – но если это так, то наши доски почета, по всей видимости, вскоре объявятся.