Лица века - Виктор Кожемяко

Где же, спрашивается, логика? И как можно было в редакции не заметить явной нелепости? Сознательно «не заметили», потому что нелепость-то была выгодная…

Когда кто-либо пишет и печатает о других, он рассказывает тем самым и о себе. Признаюсь: после той истории до сих пор не могу брать в руки «Аргументы и факты».

И все то воронье, что слетелось как по команде на чистую, прекрасную память Зои, на светлое имя ее, – все эти жовтисы, леонидовы и т. п., одержимые одной лишь патологической страстью – оклеветать и уничтожить, – как они после всего себя чувствуют? Довольны выполненной миссией?

Вряд ли кого-нибудь из них мучает совесть. Чтобы мучила, надо ее иметь.

Теперь, подъезжая к Петрищеву в такое же сумрачное и промозглое ноябрьское утро, как шесть лет назад, я раскрыл старый блокнот.

Вот они, свидетельства очевидцев, записанные тогда.

Мария Ивановна Шилкина, 62 года: «Это как же немцев у нас не было? Битком набита ими была вся деревня. Почти в каждой избе, разве что кроме самых плохих, – по нескольку человек. Мой старший брат сперва в лесу прятался. Нас же с сестренкой мама на санках в Златоустово перевезла. А когда мы вернулись, в домах немцы уже нары двухъярусные понаделали, нам же места почти не оставалось».

Егор Степанович Тарасов, 63 года:

«У нас в доме жил какой-то важный немецкий начальник, офицер. Помню, по утрам приходили брить его. А вообще немцы размещались почти во всех избах. Когда Зоя подожгла соседний с нами дом Кареловых и сарай с лошадьми возле него, немцы выскакивали полуодетые. Это я тоже запомнил».

Антонина Семеновна Филиппова, 76 лет:

«За моим домом немцы устроили кузню, где ковали и перековывали своих лошадей. Стоял во дворе молодой вяз – на него нанизывали подковы. Они так и остались потом, заросли. Видите вот это толстенное дерево? Распилите – там железо заросшее».

Больше всего, пожалуй, взволновала меня тогда встреча с 80-летней Марией Ивановной Седовой и ее дочерьми Валентиной и Ниной. Они жили в доме на самом краю деревни, куда немцы сразу привели захваченную Зою и где обыскивали ее. В доме тоже было полно незваных постояльцев. Перестреляли на еду и кур, и овец, поросенка, корову. Перед Рождеством елку срубили около избы (в лес пойти, очевидно, боялись) и установили ее в комнате. Перепились, бросались бутылками в стену, орали песни. А потом вывалились на улицу. Тело казненной Зои оставалось на виселице – для устрашения жителей деревни – полтора месяца, до самого прихода наших, и в ту рождественскую ночь пьяные солдаты еще раз надругались над ним: искололи штыками, кинжалами, отрезали грудь…

Это к вопросу о том, были немцы в Петрищеве или нет.

А к вопросу об опознании – та же Мария Ивановна Седова и две ее дочери рассказали: после освобождения деревни жителям, близко видевшим эту девушку, предъявляли целую стопу комсомольских билетов с девичьими фотографиями. И среди них все смотревшие – каждый сам по себе – признали ее, Зою.

Это первое.

Второе: на опознание, кроме Любови Тимофеевны, знавшей некоторые интимные приметы дочери, приехала также ближайшая подруга Зои по отряду – Клава Милорадова, с которой я тоже встречался. И она знала характерные приметы – на теле, в одежде.

Но и это еще не все. В 1943 году под Смоленском у убитого немецкого офицера, а потом в 1945 году, в Германии, были обнаружены фотографии казни Зои (о том, что ее казнь гитлеровцы фотографировали, писал уже в своем первом очерке в «Правде» Петр Лидов). Так вот, на фотографиях, сделанных в разных ракурсах, Зою узнавали совершенно четко и, думалось, безошибочно.

Думалось… Стая воронов, набросившаяся на свою жертву, терзала и эту уверенность, казавшуюся несомненной!

«Не Зоя, не Зоя, не Зоя!» – каркали они.

Ну мог ли я когда-нибудь вообразить, что в связи с Зоей Космодемьянской, которая с детства была для меня святой, придется прибегать к помощи Научно-исследовательского института судебных экспертиз?

Не пользуются же услугами судебных экспертов для идентификации личностей православных святых.

Но – пришлось. Не для себя, конечно. У меня-то сомнений не было. Чтобы заткнуть глотку всем воронам и воронятам.

Заключение, которое поступило в ответ на официальный запрос, – подробное, обстоятельное, с детальным описанием проделанного исследования, – завершалось вполне определенным утверждением: «На фотографии трупа повешенной девушки запечатлена Зоя Космодемьянская».

Я позвонил тогда проводившему это исследование Александру Александровичу Гусеву – одному из опытнейших и самых квалифицированных специалистов в области судебно-портретной экспертизы.

– Трудная была работа?

– Да, трудная. Но легких у нас не бывает.

– Приходилось ли вам в вашей практике сталкиваться с чем-то подобным?

– Не один раз с 1948 года доводилось устанавливать по фотографиям личности наших партизанских командиров, действовавших в том числе, например, и на территории Польши. У них были измененные имена, различные псевдонимы. Многим удалось вернуть подлинное имя.

– Но ведь Зоя Космодемьянская, согласитесь, имя особенное.

– Да, в народе оно всегда пользовалось особой любовью, и я рад, что внес какую-то лепту в утверждение правды о ней.

– А нет ли сомнения в достоверности результата?

– Ни малейшего. Абсолютно убежден, что вывод полностью соответствует действительности.

Вывод, обнародованный шесть лет назад, казалось, должен был остановить надругательство над памятью Зои, положить конец посмертным мучениям ее.

Но вот опять, как и тогда, я схожу с автобуса на краю той деревни, неся тяжкий груз тревоги в душе.

Знакомый дом – деревянный, просторный, окрашенный в цвет небесной синевы, изрядно поблекшей от времени. Потом мне скажут, что за последние годы «новые русские» уже не раз примеривались закупить это здание, специально построенное в свое время для музея Зои.

Замираю у входа перед знакомыми ее словами, сказанными под виселицей и звучащими сегодня с необыкновенной, забытой силой: «Это счастье – умереть за свой народ!»

И знакомые люди встречают меня: Надежда Серафимовна Ефименкова – директор музея, Татьяна Григорьевна Тенькова и Надежда Владимировна Савосина – научные сотрудники.

Все они работают здесь много лет. Все неотделимы от дорогого их сердцу музея, преданы ему беспредельно и, как могут, дают ему жизнь.

Чтобы громкие слова не воспринимались абстрактно, скажу для примера. Татьяна Григорьевна и Надежда Владимировна, получающие на руки по 216 тысяч рублей в месяц (да и то нынче нерегулярно!), живут на станции Дорохово, а билет оттуда и обратно каждый раз обходится в 6400 рублей. (Речь идет о неденоминированных рублях. – Прим. авт.) Но они другого места себе не ищут!

Я разговаривал с ними, а сам думал, сколько же вот таких подвижников в России – музейщиков, библиотекарей, учителей, врачей – не дают, вопреки всему, окончательно разрушить нашу культуру и накрыть нас мраком дикости.