Следующий год в Гаване - Шанель Клитон

В гостиной стоит любимое бабушкино кресло, сидя в котором она рассказывала мне истории о Кубе, а над креслом висит фотография набережной Малекон в лучах заката. Я представляю себе, что ее дух сейчас там – он в ветре, в волнах, бьющихся о скалы, в звуках трубы, играющей на набережной, в улыбках влюбленных пар, в их переплетенных пальцах, когда они проходят мимо и исчезают вдали, во взгляде Пабло в тот момент, как мы развеиваем ее прах над морем.

Когда я впервые приехала на Кубу, мне казалось, что я вернулась домой. Мне казалось, что частичка меня после долгих скитаний наконец обрела пристанище.

Но я заблуждалась, и теперь знаю одно – для нас нет дома в мире, где мы не можем высказывать свои мысли из страха быть брошенными в тюрьму, где люди, осмеливающиеся мечтать, считаются преступниками, где мы ограничены не своими собственными способностями и амбициями, а капризами тех, в чьих руках находится власть.

В своей жизни я успела узнать две Кубы. Одна – состоит из романтических воспоминаний моей бабушки, которая словно застыла во времени, другая – из суровой реальности и борьбы, которую я узнаю благодаря Луису. Именно эта сторона Кубы обращается сейчас ко мне, и ради этой Кубы я готова бороться.

Вчера вечером мы с Луисом приступили к работе над новой статьей – точнее, над серией статей, в которых мы хотим пролить свет на жизнь современной Кубы, призвать к переменам и попытаться сплотить международное сообщество.

Луис подходит ко мне сзади, обнимает за талию и прижимается губами к моему затылку.

– Как твоя тетя? – интересуется он.

– Все хорошо.

Я не рассказываю Луису о брошенной Беатрис напоследок фразе про Кастро, я не говорю ему о вопросах, которые крутятся у меня в голове. Я оставлю это на потом, тем более что мы, женщины семьи Перес, должны иметь свои секреты.

– Я люблю тебя, – шепчет он.

– Я тоже тебя люблю.

На следующей неделе у нас запланирован ужин с моим отцом. Я собираюсь поделиться с ним тем, что узнала о Пабло. После этого я все расскажу сестрам.

Думаю, они захотят поехать на Кубу, чтобы встретиться с нашим дедушкой, захотят узнать эту часть нашей семейной истории, которой мы так долго были лишены. Кто знает, что ждет нас в будущем? Сейчас Луис не может вернуться из соображений безопасности, но когда-нибудь…

Когда-нибудь режим падет. Рано или поздно это должно случиться.

А пока этого не произошло, мы будем делать все, что в наших силах, для Анны, для Магды, для матери Луиса, для Кристины, для моего дедушки – для всех, кто заслуживает право познать свободу, какой бы несовершенной она ни была. Для всех, кто заслуживает права надеяться на свободную и демократическую Кубу. Кубу, за которую умер мой двоюродный дедушка и за которую сражался Пабло. Кубу, которую нам так давно обещают.

Луис наливает нам обоим по бокалу вина. Я рассказываю ему о своем визите к Беатрис, а он посвящает меня в детали предстоящей встречи с иммиграционным адвокатом, которого мы наняли. Закончив, он поднимает бокал в молчаливом тосте, и я произношу слова, которые кажутся мне такими же естественными, как глоток воздуха:

– Выпьем за то, чтобы в следующем году мы оказались в Гаване.

Элиза

1970

Дни перетекают в недели, недели незаметно становятся месяцами, а месяцы превращаются в годы. Проходят десятилетия, а мы так и не вернулись домой.

Празднуются свадьбы, рождаются дети, люди умирают, и их смерти оплакиваются, а мы до сих пор живем вдали от родной земли.

Сегодня Хуан повез нас на целый день в Ки-Уэст. Из автомагнитолы ревет Отис Реддинг, а мы дружно подпеваем, не попадая в ритм.

Я сижу в вишнево-красном кабриолете, который Хуан подарил мне на тридцатилетие, и ветер развевает мои волосы.

Наш сын Мигель обожает ходить по мосту и смотреть на воду.

Сегодня океан прекрасен – его вода удивительного голубого оттенка, вероятно, ослепляет туристов, приехавших с севера. Если ваше путешествие закончится в этой точке, вы убедитесь, что это и есть самый красивый океан в мире. Но если вам когда-нибудь посчастливится побывать в месте, которое находится чуть южнее…

Мы набиваем рот пирогом с лаймом и креветками, запиваем его фруктовыми коктейлями со слабым привкусом алкоголя. Мигель играет на пляже, его штаны закатаны до колен, вода плещется у его ног. Он замечает группу детей, играющих на песке, их ярко раскрашенные ведерки болтаются в маленьких ручках. Он подходит к ним, чтобы присоединиться к игре. Его смех смешивается с шумом волн.

Хуан берет меня за руку, и наши пальцы переплетаются.

– Я люблю тебя, – говорит он, глядя на нашего сына.

– Я тоже люблю тебя.

Я действительно люблю его.

Моя любовь к Хуану не похожа на пылающий огонь, но это настоящее, крепкое, глубокое чувство. Его любовь подарила мне мир и спокойствие, а войн и страданий я уже хлебнула достаточно – их мне хватит на целую жизнь. Хуан прекрасный человек, хороший муж, замечательный отец. Для меня он защита от хаоса, царящего в мире.

А еще у меня есть Мигель.

Мой сын вырастет, познав свободу. Свободу выражать свои мысли, не боясь угодить в тюрьму, свободу выбирать работу по душе, свободу мечтать о том, что он может стать кем угодно и делать то, что захочет.

Мигелю надоедает играть, мы собираем вещи и решаем прогуляться. Мы показываем ему достопримечательности, останавливаемся и покупаем мороженое.

На углу Уайтхед и Саут-стрит установлена вывеска:

Перед вывеской стоит женщина в цветастом платье. Она продает раковины, разложенные на земле.

Ракушки мгновенно очаровывают Мигеля, и Хуан, видя его реакцию, снисходительно улыбается и достает из кармана бумажник. Отличный сувенир для нашего мальчика.

Я наблюдаю за тем, как Хуан подносит раковину к уху. Лицо сына светится от восторга, и я вижу, как сильно Хуан гордится нашим мальчиком. Он любит его так, как если бы он был его плотью и кровью.

Я прохожу немного вперед. Их разговор уносится прочь, заглушаемый ревом океана и шумом ветра.

Если я закрываю глаза, то могу увидеть это. Когда я смотрю прямо перед собой, устремив взгляд в точку за горизонтом, я представляю их.

Девушка в белом платье прогуливается по Малекону, сжимая в руке белую розу, ее темные волосы развеваются на ветру. Рядом с ней мужчина. Он старше, наклоняется к ней, чтобы расслышать ее слова, заглушаемые звуками города, гудками клаксонов автомобилей и смехом людей, проходящих мимо. Девушке хочется смеяться, но что-то сдавливает ее грудь и не дает расслабиться. Она словно предчувствует что-то зловещее – так люди чувствуют приближение шторма. Атмосфера вокруг них наполнена надеждой и тоской.