Детский мир - Марина Ли

Это не пилот, поняла я, это маньяк или сумасшедший? Или сумасшедший маньяк?

– Прости! – опустил ружьё стволом вниз, когда я через плечо наградила его взглядом возмущённым, испуганным и одновременно обиженным.

– Прости, – повторил и улыбнулся, от чего на бронзовой от загара щеке образовалась симпатичная ямочка. – Это нервное. Ты, конечно же, подумала, что я полный псих. Я бы, на твоём месте, точно так подумал. Просто у нас уже давно никто не верит, что ты всё ещё жива. Ну, кроме Аньки, само собой, а тут… Не бойся меня, ладно?

Он снова рассмеялся и шагнул ко мне, дотронулся кончиками пальцев до ладони, переместил руку на мой локоть, сжал легонько и извиняющимся тоном шепнул:

– Это в самом деле ты? Я не сплю?

Я смущённо кашлянула и высвободила руку из его захвата, не зная, что ответить. А мужчина вдруг стал серьёзным и, вмиг утратив весёлый настрой, спросил:

– По десятибалльной шкале, спина на сколько болит?

Я подумала секунд пятнадцать, повела плечами, оценивая нанесённый ущерб и честно ответила, вглядываясь в светящееся от счастливой радости лицо и ничегошеньки не понимая:

– На семь, наверное. А вы, вообще, кто?

– Это плохо, – мужчина попросту проигнорировал мой вопрос. – У меня с собой ничего нет на такой случай, но мы что-нибудь…

Тут он как-то странно крякнул и, закатив глаза, вдруг стал заваливаться вперёд.

– Что? – я безуспешно попыталась удержать падающее тело, с каким-то отстранённым недоумением следя за тем, как соломенные волосы на затылке пилота окрашиваются в красный цвет, и только после этого перевела взгляд на своего товарища по несчастьям. И на камень, который тот сжимал в правой руке.

– Никогда не поворачивайся к Зверю спиной, – пробормотал Зверёныш и, словно извиняясь, добавил: – Терпеть не могу, когда на меня наводят ствол.

– Ну, ты и скотина! – вспылила я, чувствуя, как от злости даже слегка зазвенело в ушах. – Он же мог рассказать, кто я такая на самом деле!

– Мог, – буркнул приятель, наклонился, чтобы поднять с земли ружьё, и при этом неласково пнул лежавшего ничком человека.

– И совершенно точно не собирался причинять нам вред! – продолжала возмущаться я.

– Тебе – нет, – согласился парень. – Насчёт себя не уверен… Да не переживай ты. Я его не очень сильно приложил. Кажется.

– Что?

– Зато теперь он нам точно всё расскажет. Только связать его надо понадёжнее. Видела, как он легко кусок обшивки снёс? – Зверёныш сверкнул медовым глазом и радостно зажмурился. – Прикинь, что наши скажут, когда мы такого языка притащим! Думаешь, он тоже инопланетянин? Посмотри, кровь у него там не посинела?

Я наклонилась к пилоту, чтобы проверить, верна ли догадка приятеля, и почти сразу заметила лежавшую около тела книгу, ту самую, которую использовала не по назначению, когда Зверь снимал с моей шеи бархотку. Возможно, лежи она заглавием вниз, я бы так и оставила её на скалистой поверхности острова, но книга смотрела на меня, подмигивая золотой надписью, такой неожиданной для безумного дня, для скалистого острова и уж для библиотеки межпланетного фоба точно.

«История становления Футбола или Сказка о том, как стать Богом» золотыми буквами было выведено на обложке, а чуть ниже серебряными уточнялось «Воспоминания. Дневники. Письма». Как вообще все эти вещи можно соединить в один рассказ?

– Старуха, ты книжный червь, – буркнул Зверь, заметив, что я подняла книгу.

– Ага, – не стала спорить я и засунула книжку под мышку, а затем повернула голову лежавшего на земле человека, чтобы не без удовольствия отметить, что его кровь, хоть и не стала такого насыщенного голубого цвета, как моя, но красной её точно назвать было нельзя. Ну, только если красной в синюю крапинку.

– Давай-ка сматываться отсюда, Зверёныш, – прошептала я, когда приятель присел рядом со мной на корточки. – Чёрт его знает, как быстро он регенерирует и когда придёт в себя.

– Ага, – согласился мальчишка. – Кроме того, мало ли, кто здесь ещё появится. Как-то я устал сегодня от сюрпризов.

Мы загрузили пилота в фоб, не забыв предварительно его связать, поднялись в воздух, повисели с минуту над скалистым островом, а затем с разгона нырнули в океан.

– Так медленнее, – объяснил свои действия Зверь, – но безопаснее. Сейчас автопилота включу, и твоими ранами займёмся. Посмотри, есть там что в аптечке?

Помолчал с минуту, следя за тем, как я пытаюсь отыскать чемодан с лекарствами, и неожиданно произнёс:

– И меня Марком звать, если что.

Я замерла, не понимая, что стало причиной этого неожиданного откровения.

– Так проще, – пояснил мальчишка.

– Что проще?

– Держать человека на расстоянии. Понимаешь? Никто из нас не знал, кто умрёт следующим, – неловко дёрнул плечом, перехватив мой удивлённый взгляд. – Одно дело горевать по Ольге Еловой, хорошей девчонке и близкому другу. И совсем другое – по Ёлке или Старухе.

Я с трудом проглотила ком, внезапно вставший поперёк горла и, прокашлявшись, уточнила:

– Так значит, мы друзья?

Зверь неопределённо пожал плечами.

– Тогда мне, наверное, стоит признаться, что Еловая – это Лёшкина фамилия, не моя…

Воспоминания о Лёшке болезненно заныли, стукнувшись о замершее сердце.

– Это понятно.

– Марк, – произносить имя было непривычно, но приятно. – А ты ничего о ней не знаешь?

Зверёныш качнул головой и, послав мне извиняющуюся улыбку, пробормотал:

– Мы Корпус покинули в тот же день… – уточнять, в какой именно, было не нужно, потому что свое шествие сквозь строй самоубийц я запомнила на всю жизнь. – Так что про Нюню я знаю даже меньше, чем ты.

– В тот же день?..

Нехорошие подозрения насчёт того, что Цезарь и не думал держать своё слово, терзали меня уже давно, но чтобы вот так сразу…

– Угу, – Зверь взял из моих рук баночку с антисептиком и жестом велел повернуться спиной. – Всю Фамилию в карантин, а Севера в госкарцер…

– В карцер? И… надолго?

Я представила себе Арсения в коробке размером полтора метра на метр семьдесят, где никогда не выключался свет, а из стен от сырости сочились живые слёзы. Там нельзя было встать в полный рост, чтобы размять кости – Северу точно нельзя, потому что он был намного выше, чем метр семьдесят, там нельзя было нормально лечь, потому что пол, как правило, на добрых сантиметров десять был покрыт водой. Либо стоять, неудобно ссутулившись, либо сидеть в воде.

Долго сидеть не давали. И каждый раз, когда охранник замечал, что ты спишь, тяжёлая железная дверь открывалась, чтобы впустить в коробку карцера немного боли и отчаяния.

Откуда я об этом знаю? Наверное, оттуда же, откуда мне стало известно о смерти Клифа: во всем виноват мой длинный любопытный нос.