Международное тайное правительство - Алексей Шмаков

Между тем, кассировать производство, начиная с предания суду, нельзя было иначе, как удостоверив, что в деянии Дрейфуса нет состава преступления. Факт же государственной измены и само документальное ее доказательство в виде проклятого «бордеро» неоспоримо состояли налицо. Значит, ничего не оставалось, как прямо вопреки закону и, строго говоря, без всякого суда оправдать Дрейфуса, хотя и в яко бы кассационном порядке, но исключительно по существу. Так именно, т. е. в явное нарушение текста и разума статьи 445 устава уголовного судопроизводства Франции 14, равно как через совершенное извращение улик, поступил кассационный суд, когда даже совсем без выслушивания представителя со стороны обвинения ибо прокурор, в свою очередь, лишь защищал подсудимого, отменил 12 июля 1906 года со всеми последствиями второй обвинительный приговор о Дрейфусе, постановленный вторым военным судом Ренне 9 сентября 1899 г.

Article 445 du Code d'instruction criminelle

Курсивом, слева напечатаны те подлинные слова закона, которые справа в искаженном виде и в другом месте ложно приняты кассационным судом за основание его решения под видом истинного текста.

Вследствие такого преступления со стороны кассационного суда изобличенный, да и сам сознавшийся, но уже при помиловании восстановленный в майорском чине, еврей-предатель Дрейфус приобрел, как оправданный право действительно и нагло, срамить французскую армию своим нахождением в ее рядах. И что всего печальнее, иудаизированный парламент не замедлил санкционировать столь оскорбительный для национального войска факт. Это не мешает, впрочем, патриотической прессе называть Дрейфуса изменником, по-прежнему, как не исключает и торжественного оправдания присяжными заседателями всякого, кто покусился бы на драгоценную жизнь «страдальца», как это блистательно доказал вердикт, постановленный при всеобщем одобрении в Париже по отношению к негодующему Грегори, выстрелившему в «мученика Чертова острова» на пути не менее, чем оправдание Дрейфуса, возмутительного деяния, учиненного правительством, раболепствующим пред евреями, когда под защитой тех же войск от ярости народной оно переносило труп отъявленного порнографа и дрейфусовского апологета Золя в национальное святилище Пантеон.

Всесветная агитация евреев против двойного обвинительного приговора Дрейфусу его сослуживцев, офицеров многострадальной французской армии, – факт беспримерный в истории судебных учреждений. Агитация эта у всех на памяти, и достаточно говорит сама о себе. Поэтому, лишь ссылаясь в данный момент на нее, мы обращаемся ее начальному периоду в 1895 году. Самовластие кагала и тогда уже ни для кого не составляло тайны.

Всякий возвышенный и ясновидящий ум сознает, какое важное место в жизни народов занимают религиозные идеи и чувства. Отсюда, с какой бы яростью не вырабатывалась в нем уверенность, что «политика во все времена лишь сохраняла злоупотребления, на которые жаловалось правосудие», государственный человек не может не отдавать себе отчета в том влиянии, которое оказывают причины нравственные. По мере же того, как дряхлеет наш скептический век, все становится осязательнее та доля участия религиозных проблем, которую приходится испытывать во всех вопросах жизни, равно как и та степень воздействия, которой эти проблемы отражаются в мировой политике. Отсюда становится ясным, почему в своем стремлении поработить гоев, иудаизм признает основной своей задачей декомпозицию христианства. Но важность проблемы требует и безошибочности мероприятий кагала. Таким образом, раньше, чем перейти к резолютивной цели, сынам Иуды надлежало обезоружить Францию, т. е. подорвать нравственное значение армии и дискредитировать достоинство ее вождей, а в частности, разрушить те средства, которыми она могла бы защищать тайны своей организации от иностранного шпионства, уже причинившего французскому народу горестные испытания 1870–1871 годов и еще более опасного в будущем. Точность и универсальность кагальных расчетов не замедлила подтвердиться чрез еврейско-японский шпионаж в 1904–1905 годах на маньчжурской сцене, как и вообще над судьбами России. Именно в этом направлении следует приглядываться к замыслам «Дрейфусиады». И здесь, прежде всего надо искать ключ к их разгадке. Понятно, что, ударив в самый центр иудейского предательства, Дэни должен был встретить бешенный отпор не только потому, что завел речь об ожидовлении французского правительства, но и особенно в виду приурочения данного к процессу «страдальца» с Чертова острова.

Против Дэни, как и следовало ожидать, выступили шаббесгой-социалист Руаннэ и генеральный штаб кагала в лице фанатического еврея Накэ.

Затем, чего и следовало, впрочем, ожидать, запрос не имел успеха. Впрочем, помимо гнева разоблаченных этим шаббесгоев и «самообороны» заседающих в парламенте евреев, причины неудачи Дэни заключались в его незнакомстве как с тем, что иудеи аргументируют софизмами формальной логики, так и в его неведении каббалистической тактики. С другой стороны, когда сухой разум встречается с материалом, где данные переменны, а количество их неизвестно, то отказывается от математического решения. Тогда для постижения всего их объема наш дух возвышается до особого состояния – наития, убеждения совести, провидения. Великие мысли идут от сердца, а не от ума. Сердце – вещун. Этим, а не иным путем создаются вердикты присяжных заседателей и разрешаются важнейшие государственные проблемы. Gouverner sest prevoir.

Сознавая это не хуже нас, сыны Иуды никогда не принимают, однако, вызова на указанной почве. Являясь оппонентом, член «избранного народа» прежде всего норовит переманить своего противника на формальную территорию и не допустить суждения по совокупности фактов, а затем при первом удобном случае переводит спор на иные рельсы либо на другую строну, скрадывая его существо и говоря лишь о том, что сюда вовсе не относится и о чем его не спрашивают. Развлекаясь же погоней за увертывающимся евреем, неопытный противник оказывается в положении нелепом.

С одной стороны, еврей вытаскивает у него аргумент за аргументом в виду яко бы недостаточности или непригодности каждого из них порознь, а с другой стороны, настигает его именно там, где подстерегал и уже здесь как раз, наносит ему coup de grece.

Дени попался Альфреду Накэ этим способом. А так как еврей, вдобавок, рассуждает единственно ad hominem, а не ad rem, иначе говоря, не спорит, стараясь оклеветать, то и Накэ, а за ним и весь кагал, запутав неосторожного Дэни, сделал вид, будто победа одержана по самой сущности проблемы.

Отсюда понятно, как трудна борьба по еврейскому вопросу. Мало изучить предмет и недостаточно верить в свое знамя, надо еще уметь вовремя оберегать его от предательских нападений. На этом же последнем пути кроме теоретической подготовки необходима главным образом практика. Вот почему не всякий вправе браться за разоблачение евреев, в особенности на принципиальных диспутах с ними. Надо знать их самих и глядеть в оба, дабы не попадаться в ловушки и не уронить своего знамени, т. е. не обратить собственные святыни в посмешище, к чему евреи всемерно стремятся…