Семья Карновских - Исроэл-Иешуа Зингер

— Я умираю, — спокойно ответила Иоганна.

Доктор Ландау собрал в кулак бороду, чтобы не мешала, и приложил ухо к груди служанки.

— Нечего стесняться, глупая гусыня! — прикрикнул он, когда Иоганна попыталась закрыть грудь руками. — Я не собираюсь надругаться над арийской женщиной. Послушаю сердце и дам лекарство. Дыши глубже.

— Что вы болтаете? — не послушалась его Иоганна. — Пришло мое время. Мне пастор нужен, а не врач.

Ее пульс был настолько слабым, что доктор Ландау еле его нащупал. Женщина говорила правду. Доктор отпустил ее руку и прикрыл залатанным одеялом.

— Хорошо, Иоганна, я приведу пастора.

Слабая улыбка осветила морщинистое лицо служанки.

— Идите скорее, доктор, — прошептала она. — А то поздно будет.

Убежденный атеист, на этот раз доктор Ландау не стал насмешничать, но пошел и привел пастора, а потом распорядился, чтобы консьержка, фрау Крупа, созвала соседок, которые смогут переступить порог еврейского дома и отдать умершей последний долг. У доктора еще оставалось немного денег, и он похоронил на них Иоганну. Он единственный проводил похоронные дроги на Фридгоф и даже дал могильщикам чаевые. Доктор отправился домой, где больше не было ни одной живой души, чтобы убрать в комнатах и впервые в жизни самому приготовить скудный ужин. Однако в доме было прибрано. Кровати были застелены, стол вытерт, вымытые полы еще не успели высохнуть. Удивленный доктор подергал себя за бороду. И удивился еще больше, когда в старой корзинке, с которой Иоганна ходила на рынок, обнаружил свою любимую еду: морковь, свеклу, картошку и даже бутыль молока.

Доктор Ландау рассердился, увидев продукты. Такое случилось впервые, до сих пор он никогда ничего не брал, наоборот, всегда сам давал другим. Но он тут же устыдился своей гордыни. Как он мог разозлиться на человека, который сделал ему добро? Доктор сел ужинать.

С тех пор он часто находил дом прибранным, когда возвращался с долгой прогулки, а возле двери его поджидал пакет с продуктами. Иногда в нем было немного гороху, иногда кусок сыра или бутылка молока. Доктор страдал от одиночества, но видел, что Новый Кельн его не забыл. Люди тайком помогали ему, и это наполняло его сердце надеждой.

— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, — отвечал он тем, кто решался поздороваться с ним на улице, когда он выходил погулять.

Чаще всех с ним здоровался почтальон герр Колеман. Иногда он приносил доктору письмо с тюремным штемпелем. Герр Колеман был знаком со всеми жителями района и знал, от кого эти письма. Они приходили редко, но, встретив доктора на улице, почтальон всегда подолгу рылся в сумке, чтобы скрыть от посторонних глаз, что он остановился поздороваться.

— Письмо, герр Колеман? — нетерпеливо спрашивал доктор.

— К сожалению, в этот раз нет, герр доктор. Но непременно будут, — утешал старика герр Колеман. — Может, вместо письма сама фройляйн Эльза придет.

Доктор Ландау махал рукой:

— Я уже не надеюсь, герр Колеман.

— До свидания, герр доктор. Держитесь, не теряйте надежды, — тихо говорил почтальон, закидывая сумку на плечо.

Герр Колеман не ошибся. Однажды доктор Ландау стоял у закопченной железной плиты и готовил овощи на ужин. И вдруг открылась дверь, которую никто уже давно не открывал в столь поздний час, и в кухню вошла Эльза. Доктор застыл с ножом в руках, не веря собственным глазам. Перед ним стояла его дочь, ссутулившаяся, поседевшая, одетая в старенькое, поношенное пальто. Доктор бросился к ней. Эльза, как всегда, была спокойна.

— Отец, ради Бога, положи нож.

Она осторожно вынула нож из его дрожащей руки, как отбирают опасный предмет у ребенка, и вдруг бросилась ему на шею.

— Папка, милый мой папка, — повторяла она, пытаясь найти его губы в густых зарослях бороды и усов.

— Девочка моя. — Старик гладил ее по волосам, в которых появилось столько седины.

Эльза была очень осторожна, но на другой день у двери оказалась не одна, а две бутыли молока и крошечный букетик цветов. В нем был спрятан листок бумаги, на котором было написано: «С возвращением!» Эльза с трудом сдержала слезы. Она стала более практичной и хладнокровной, чем раньше. Чтобы раздобыть денег, она продала несколько вещей из дома, кое-что из одежды и мебели. С прежней энергией она принялась обходить консульства и посольства, чтобы получить визы для себя и для отца. Доктор Ландау говорил дочери, чтобы она думала в первую очередь о себе. Он уже стар, оставшиеся несколько лет сможет прожить и здесь. Новый Кельн поможет ему не умереть с голоду раньше времени. Эльза велела ему слушаться ее и не вмешиваться. Она обращалась с отцом, как с ребенком, жалела его, но могла и прикрикнуть. Прихватив тощие сумки с одеждой и бельем, медицинские инструменты, тарелку для гонорара и большой букет цветов, который Новый Кельн в последний момент положил у дверей, отец и дочь покинули рабочий квартал в Северном Берлине и отправились в Гамбург, чтобы попасть на трансатлантический рейс. Всю дорогу Эльза проверяла, на месте ли два паспорта с буквой J, означающей, что они выданы евреям, и немного марок, оставшихся после получения виз и шифс-карт. Целых сорок марок, по двадцать на каждого, люди положили им на порог, чтобы они смогли выехать из страны.

В Берлине они привыкли к бедному району и в Нью-Йорке тоже остановились в бедной части Манхеттена, недалеко от Гарлема. Они сняли номер в дешевой гостинице. Поблизости оказался вегетарианский ресторанчик, где они могли питаться. Доктор Ландау, будто ребенок, совершенно терялся в шумном незнакомом Нью-Йорке, зато Эльза сразу находила нужную улицу, выбирала верное направление, чувствовала каждый нерв, каждую артерию огромного города. В тюрьме Эльза Ландау не теряла времени даром. Она подготовилась к жизни в новой стране, прочитала множество книг по ее истории, познакомилась с ее обычаями и порядками, географией и экономикой. Она выучила язык страны, в которую надеялась попасть. Страницу за страницей она вызубрила наизусть словарь и прочитала все английские книги, которые нашлись в тюремной библиотеке, от Библии до приключенческих и любовных романов. Доктор Ландау удивлялся, как легко его дочь общается с американцами, как быстро находит улицы, переулки и площади. Но он был окончательно поражен, когда через неделю после их приезда дочь привела его в огромный переполненный зал, в котором она, доктор Эльза Ландау, бывший депутат рейхстага, должна была выступать с докладом.

Опять свет, аплодисменты, репортеры с фотоаппаратами, приветствия и музыка. Доктор Ландау протер глаза, он не мог поверить в то, что видел. Эльза чувствовала себя как рыба в воде, будто вернулось время, когда она была на вершине славы. Сильным, звенящим голосом она уверенно призывала не прекращать борьбу, но вести ее до победного конца. Народ ликовал, Эльзу долго не отпускали со сцены. На другой день ее фотография была напечатана во всех газетах. Репортеры приходили в гостиницу, чтобы взять у нее интервью. Она бегло разговаривала с ними по-английски. Доктора Эльзу Ландау то и дело звали к телефону. Она стала заказывать себе и отцу не только овощи, но еще яйца, выпечку и всевозможные молочные блюда, потом нашла гостиницу поприличней и сняла две комнаты. Эльза по-прежнему выбирала из отцовской бороды крошки после еды в дорогих вегетарианских ресторанах.