Дурная слава - Фридрих Незнанский

— Что? Шутишь?

— Нет, — сохраняя самый серьезный вид, ответил Игорь. — Я тебе больше не позволю кидаться тортами. Хватит! Детей пора рожать! Завтра же и займемся. Есть у меня кандидатура…

— Ой не могу… — Даша опрокинулась на диван и задрыгала ногами. — А сам-то? Сам?

— Что — сам?

— Ты чего же не женишься?

— Я… Не успел еще.

— А помнишь, Игорь, помнишь, как ты был влюблен? — Она села, схватила его за руку. — Это уже перед отъездом твоим. Даже я помню! Ты был… Ты был особенный, ты светился весь… Я так ей завидовала! Где она?

— Откуда я знаю?

— Ты ей не звонил?

— Через пятнадцать лет?

— А давай позвоним?

— Она в Питере, ты что?

— Ну, по междугородному позвони. Струсил?

— Нет, но…

— Телефон забыл?

— Помню. Так его могли сто раз поменять. Она могла переехать.

— Звони! — Даша протянула ему трубку.

— А что я скажу? Здравствуй, я вернулся? Глупость какая-то…

— Звони! Давай, разведчик. Не робей! Что, слабо? — Она прищурила зеленые глаза.

Он медленно набирал номер.

— Не соединяется.

— Подожди, у нас всегда долго.

В трубке послышались длинные гудки. И у Игоря вдруг вспотели ладони. Хоть бы никто не ответил… Зачем я? Она замужем и все такое… И вдруг он услышал ее голос. Совершенно такой же, как пятнадцать лет назад.

— Лариса? Лариса, это ты?

— Да… Господи… Игорь? — быстро, не веря себе, воскликнул голос.

— Лариса! Я вернулся! — закричал в трубку Бобровников.

Кабинет первого заместителя генпрокурора освещала настольная лампа. В желтом круге стояла бутылка коньяка, блюдце с двумя аккуратно порезанными яблоками. Вокруг сидели все трое: Меркулов, Турецкий и Грязнов. Друзья делились впечатлениями от питерской операции. Говорил Александр:

— Представляешь, Костя, сколько людей через них прошло? У Гоголева более двухсот заявлений! Пять лет трудились на ниве «избавления от мук». Прямо фабрика смерти! Сволочи! Стрельцов-то сначала в благородство играл: мол, я могучий избавитель… Прекращаю мучения, освобождаю от страданий. Пока не приперли его к стенке…

— Ты лучше расскажи, как он от тебя из сортира сбежал, — посмеивался Грязнов.

— Ну бывает и на старуху Проруха: у них там лифтов в этом здании чертова туча. Чуть не упустили.

— Не чуть, а упустили, — поправил безжалостный Грязнов.

— Ладно! Эти пауки в банке, они сами себя жалят. Меньше хлопот. А то дали бы ему наши присяжные лет восемь, вышел бы он по амнистии и начал бы сначала. А так: Стрельцов убил Баркову.

— Это заведующая лабораторией?

— Ну да. Она им нужные результаты анализов клепала. Переходько застрелили братки Тихомирова.

— Переходько — это кто?

— Это, с позволения сказать, врач. Он убил Зою Михайловну Бобровникову. Депутат Тихомиров, правда, в бега ударился. Ищем его. Найдется, я думаю.

— А кто же расстрелял самого Стрельцова и его жену?

— Есть у меня соображения… — нехотя ответил Саша. — Главное, что мы эту свору обезвредили! Благодетели, понимаешь…

— А Верховный суд США на днях разрешил провести эвтаназию парализованной женщине… — заметил Меркулов.

— Так она пятнадцать лет в коме провела! И то сколько шуму было: сам президент выступил, высказался против.

— Я вот тоже иногда думаю, что не хотел бы в старости никому обузой быть… — вздохнул Константин.

— Прекрати! Что значит — обузой? Возможность ухаживать за близкими — это возможность грехи свои перед ними искупить… А то ведь после смерти совестью мучаешься: когда-то обидел, когда-то не пожалел… И вообще, когда любишь, разве об этом думаешь? Конечно, бывают случаи, когда невольно смерти пожелаешь… Если страдания невыносимы, конечно, всякое подумаешь… Но если узаконить эвтаназию, ты представляешь себе последствия, Костя? В нашей-то стране?.. Семейный бизнес Стрельцова — Никитенко — Барковой знаешь какую прибыль приносил? Сколько они добра нахапали! Квартиры, дачи, антиквариат, банковские счета… Там счет на миллионы идет! И все нажито на смерти!

— Это верно, — прогудел Грязнов. — Если такое и возможно, то не в нашей стае и не в наше время, как говорила Багира. Или Акела? Не помню. Важен смысл.

— Ладно, давайте не брать в свои головы то, что нам решать не предназначено! — резюмировал Костя. — Расскажите лучше, как Бобровников? Что это за наезд был?

— Наезд устроил Тихомиров, так считает Игорь. Это отдельная история. Они раньше пересекались, Бобровников вел дело депутата, когда тот ходил в членах ОПГ. Ну и опознали друг друга в самый неподходящий момент.

— А что вы его не привели? Все же член группы, хоть и внештатный.

— Он нынче сестру воспитывает, — широко улыбнулся Турецкий.

— Да! Сегодня ведь суд был! — воскликнул Меркулов. — Ей условно дали?

— Ага. Два года условно с освобождением в зале суда. Он ее оттуда на машине и увез, еле отбил от товарищей по партии. Говорит, ни на шаг теперь не отпустит.

— Ну я очень рад! Мне и полковник понравился, да и сестра его — девушка, судя по отзывам Турецкого, славная.

— Славная? Да будь я не я, а молодой, красивый и свободный, я бы сей же миг на коленях просил руки ея…

Мужчины молча воззрились на Александра.

— Это граф Лев Толстой. Из «Войны и мира». Монолог Пьера Безухова. Не дословно, но близко к тексту. Впрочем, вы все равно не читали.

И он лихо опрокинул стопку коньяка под дружный мужской смех.

— Увы, я женат, — трагически развел руки Александр, заканчивая таким образом мизансцену.

— У нас и без тебя жених есть, — напомнил Грязнов.

— О да! Туманов! Вот кого следует представить к награде! — уже серьезно воскликнул Александр. — Сунуть башку под эти психотропные лучи, причем зная, чем это может закончиться, это я вам скажу поступок…

— Что ж, может, и представим. Как он, оклемался?

— Да. когда мы уезжали, еще не очень. А давайте ему позвоним? Костя, разрешаешь?

Тот кивнул. Александр достал записную книжку, нашел номер, набрал.

— Позвони на мобильный, он же тебе давал, — прогудел Грязнов.

— Не, на мобильный неинтересно. Мобильный он сам возьмет…

— Алло? Это гражданка Ковригина? Или Туманова? — Саша включил громкую связь.

— Кто это? — раздался испуганный голосок, огласивший кабинет.

— «Кто», «кто»! Замгенерального прокурора в пальто!