Смерть под кактусом - Лариса Ильина

Излишне объяснять, что через две секунды мы с Мегрэнью уже сидели рядом с монахиней. Федя с Юркой быстро переглянулись и тоже полезли в телегу. Все происходящее явно не понравилось лошади и Анисье.

— Трогай, сестра! — размашисто крестясь, оглянулась на насупленную возницу игуменья. — С богом!

Вязкая глиняная жижа весело чавкала под копытами задумчивой пегой кобылки. Несмотря на все старания сестры Анисьи, телегу то и дело потряхивало на колдобинах, отчего приходилось судорожно хвататься за края, чтобы не вывалиться вон или не ткнуться носом в колени старой монахини.

Убедившись, что мы все же смогли с грехом пополам закрепиться на своих местах, матушка удовлетворенно кивнула. В ее руках, как по волшебству, появились темные деревянные четки.

— Сонечка родилась уже после ареста отца. Мама очень тяжело переживала, и роды были трудные, но девочка родилась здоровой. Она была необыкновенно красивой и веселой. Ее все любили. Мама говорила, что господь послал нам ангела. Тогда, без отца, нам очень тяжело пришлось — мы голодали, мама не могла найти работу. А потом началась война… Мама сильно заболела. Помню, как к нам в дом пришла молодая монахиня. Они о чем-то долго говорили с мамой, монахиня ушла и вернулась с подводой. Мама сказала, что матушка игуменья предлагает нам поселиться в монастыре. Мы с Татьяной не хотели ехать и плакали. Но выбора не было — кушать было нечего, и фронт с каждым днем приближался. Только маленькая Соня не плакала. Она прыгала и смеялась.

Монастырь тогда был в большом запустении. Звонницы стояли без колоколов, скотину забрали, оставался только огород да лес. Работы было очень много, сестер мало, и мы помогали, как могли. А потом мама умерла. Я думаю, она не смогла пережить смерть отца. И мы остались втроем. Тогда район уже оказался в оккупации. Страшное было время… — Матушка Виринея закрыла глаза, и несколько минут сидела неподвижно. Мы притихли, молча разглядывая проплывающие мимо деревья. — Когда в монастырь вошли немцы, матушка приказала сестрам спрятать нас в подвале, за старыми мешками. Мы сидели там несколько дней.

Однажды осенью мы решили пойти за грибами. Линия фронта продвигалась очень быстро. Все поля вокруг были заминированы, поэтому в лес немцы не ходили, боялись…

— А вы, — высунулась Мегрэнь, — не боялись?

— Очень боялись… Но впереди была зима, и надеяться нам было не на кого. Мы пошли все вместе: Таня, я и Сонечка. Тот день был похож на нынешний… Выглянуло солнце, и стало очень тепло. Сонечка все прыгала и смеялась. Невозможно было заставить ее вести себя тихо. Грибов набрали много, целую корзину… Мы дошли уже почти до самой дороги, как вдруг послышался звук мотоцикла. Мы отошли подальше и спрятались в кустах. Мотоцикл проехал, но тут Сонечка увидела на дереве птицу. Она вскочила на ноги, стала показывать на птицу пальчиком и закричала. Мотоцикл остановился и раздались выстрелы… Я вскочила, чтобы сбить Соню с ног, но… — Игуменья снова умолкла.

Я покосилась на Тайку. Губы ее кривились, и из припухших глаз тихо катились слезы. Я отвернулась. Грезя о глупых золотых безделушках и приключениях, мы бесцеремонно влезли в нескончаемую пропасть человеческого горя.

— Мне пуля попала в плечо, а Сонечке…. прямо в сердце. А тот, кто стрелял, снова сел на мотоцикл и уехал. Он не знал, что убил ангела…

— А Таня? То есть Татьяна Антоновна? — волнуясь, спросила я. — Что было дальше?

— Таня дотащила меня до монастыря. Сестры побежали в лес и принесли Сонечку. А на следующий день на том месте, где она погибла, вдруг забил родник…

Мы с Мегрэнью переглянулись. Софьин ключ!

— Соню похоронили в нашем родовом склепе. Я пролежала в постели около двух месяцев… А Таня ушла на фронт. Она не могла простить себе, что не уберегла нашего ангела.

— На фронт? — изумилась я, в очередной раз отметив, что ровным счетом ничего не знала о нашей тихой соседке. — Она была на фронте?

— Была, — кивнула игуменья, — санитаркой. А я осталась здесь… К роднику стали ходить люди. Так и прозвали его — Софьин ключ. А позже здесь возвели часовню.

— Если честно, мы совсем ничего не знали о родственниках Татьяны Антоновны, — призналась Тайка, разводя руками. — Она никогда ничего не рассказывала, хотя мы с ней очень часто общались.

Монахиня кивнула:

— Я знаю, она мне о вас много рассказывала. Но говорить о семье Таня боялась.

— Почему? — дружно удивились мы.

— Из-за коллекции, — просто ответила монахиня, и сердце мое снова дрогнуло. Она все-таки существовала! — Ее собирали наши предки на протяжении нескольких поколений. По традиции она всегда переходила к старшему сыну вместе с правами владения усадьбой. После смерти нашего деда…

— Савелия Сергеевича Георгиевского… — далеким эхом прозвучала Мегрэнь.

— В права наследования вступил наш отец…

— Антон Савельевич… — словно под гипнозом пробубнила подруга.

Игуменья едва заметно улыбнулась и кивнула:

— Верно… Антон Савельевич. К началу семнадцатого года в губернии начались беспорядки…

— И он решил спрятать коллекцию… — выдохнула Мегрэнь и засияла, как новый пятак.

— Нас тогда еще на свете не было. В первые же дни переворота отца арестовали, но потом выпустили. О причине его неожиданного освобождения нам рассказала мама перед самой смертью. Младший брат отца, Андрей…

О роли младшего брата в судьбе Антона Савельевича несложно было догадаться и без рассказа монахини. Это был тот самый высокий чин, вмешательство которого и позволило Антону Савельевичу обрести свободу.

— Однако брат поставил отцу одно условие: после освобождения тот передаст ему всю коллекцию. Не сумев получить ее по праву рождения, он решил получить ее по праву силы… Отцу ничего не оставалось, как согласиться. Но он отдает брату лишь ее небольшую часть, объяснив тем, что коллекция разрознена и спрятана в разных местах. Все пряталось в спешке, ему помогал управляющий, и документы, указывающие точное месторасположение тайников, находятся где-то в доме. Управляющий исчез, поэтому, чтобы вернуть коллекцию целиком, необходимо сначала отыскать бумаги. Именно этот факт спас имение от разграбления, поскольку Андрей Савельевич, наш дядя, распорядился выставить там солдатские посты. Но тут произошли какие-то изменения, и дядя пропал. Поскольку о коллекции, кроме него и отца, никто не знал, то все само собой прекратилось. Вскоре родилась Таня, потом я. О дяде не было никаких известий. Мама с папой работали в школе, и мы с Таней не имели о коллекции никакого понятия. Незадолго перед началом войны мама, должна была родить. И вдруг отца снова арестовали. Больше он уже не вернулся…

— А брат?

Игуменья пожала плечами:

— Я о нем больше не слышала.

— А откуда же взялись документы, которые были в папке Татьяны Антоновны?

Чуть слышно щелкали деревянные четки, совершая свой нескончаемый путь в иссохших руках старой женщины, бередившей ради нашего любопытства свою незаживающую рану.