Огнедева - Елизавета Дворецкая

— Ты ходила к Белому Старику? — Богуша вытаращила глаза. Белым Стариком на Ильмере называли старшего над всеми лешими.

— И ходила! А что же, сидеть, будто квашня у печи? Так и просидишь всю жизнь. Люди, вон… — Остряна вспомнила Домагостеву дочь, которую боги неизвестно за какие заслуги избрали Девой Ильмерой, и досадливо вздохнула. — Надо же делать что-нибудь. Боги ленивым да робким не помогают.

И снова вспомнила Домагостева сына Велема. Если она действительно хочет устроить свою судьбу, лень и робость надо засунуть в лесу под корягу и место забыть, Может, не без мысли о нем она решилась пойти поискать Перунов цвет. Если собираешься расстроить замыслы собственного отца, то лучше уж заручиться поддержкой могущественных высших сил.

Три девушки — Остряна впереди, Богуша и Тишана, держащиеся за руки и боязливо оглядывающиеся, позади — вышли из сосняка на луговину, где от пасшейся скотины остались во множестве подсыхающие навозные лепешки. По краю луга шла тропа, которую в одном месте пересекал ручей. Летом он часто пересыхал, а когда вода прибывала, через него перекидывали пару бревнышек. У края леса, где из него выбегала на луг тропа, лежал большой, почти с быка, гранитный валун. Камень словно отмечал границу между человеческим обжитым и лесным диким миром, и каждый, кто шел в лес или обратно, обычно оставлял ему маленькое приношение — кусочек хлеба, несколько грибов, горсть ягод, хвостик добытого зверя.

Остряна тоже не забыла угостить камень праздничным пирогом. Девушки двинулись по тропе и вскоре углубились в лес. В старом ельнике, где землю покрывали мох и рыжая старая хвоя, то и дело попадались пни обломанных бурей деревьев, окруженные зарослями брусники. Потом пошла полоса мелких елочек; в иные годы в этих местах бывает много белых грибов, черных груздей, моховиков, рыжиков и подберезовиков, торчащих на тонких ножках из пышного, влажного длинноволосого светло-зеленого мха. В воздухе висела влага — сказывалась близость ручья. Отважная Остряна первой повернула от опушки в чащу. Этот край леса часто посещался словеничами, идти можно было по знакомым тропкам, без боязни заблудиться. И все же девушкам было страшно: в этот грозовой вечер под черным, налитым гневом небом знакомый лес стал чужим — он повернулся другой стороной, изнанкой, где обитают духи, чуры, боги… Но именно здесь растет единственную ночь в году Перунов жар-цвет, с человеческой стороны искать его бесполезно. Младшие сестры уже жалели, что согласились на этот поход, а Остряна внимательно осматривалась, пытаясь угадать, какой из папоротниковых кустов сможет подарить ей то, за чем она пришла. Ей тоже было страшновато, но она старалась думать только о своей цели, а не об опасностях. Толку от сестер, которых она взяла с собой, чтобы было не так одиноко в вечернем лесу, никакого, но они оказались полезны в другом отношении: у них на глазах Остряна никак не могла отступить, выдать, что струсила, и ни с чем вернуться домой.

Вблизи ручья, на межах больших мшаников, переходящих потом в болото, папороть-травы хватало. Огромные густые кусты, пышные, развесистые, образовывали сплошные заросли, стояли вровень с мелкими елочками и доставали девушкам чуть ли не до груди — зеленые, похожие на хвосты каких-то таинственных зверей. Вспомнилось, как Родоча, когда еще была незамужней девушкой, а младшие сестры — глупыми девчонками, рассказывала во время вылазок сюда за грибами и брусникой, что папороть — это хвосты зеленых собак самого Белого Старика, которые живут, зарывшись в землю, а стоит ему свистнуть — они выскакивают, чтобы разорвать всякого, на кого он укажет. Смешно вспомнить, как долго они ей верили… А ведь знали, что никаких зеленых собак там нет, потому что братья часто выкапывали черные корешки этих травяных хвостов, похожие на наконечники стрел, и вешали себе на шею как обереги.

На глаза Остряне попался куст папоротника, растущий на небольшой полянке, не посередине, а ближе к краю, в котором было нечто особенное. «Вот он!» — сразу поняла она. Куст стоял отдельно от других и подходил для обряда. Остряна сбросила с плеч берестяной короб, в котором принесла из дома все нужное, и приступила к делу. Достав из ножен на поясе небольшой нож с рукоятью из лосиного рога (подарок братца Горяши, сам сделал, когда учился железо ковать, и это было первое его изделие, пригодное к делу), Остряна очертила лезвием на земле круг, так чтобы куст оказался в середине.

— Во имя Сварога, Перуна и Велеса! — одними губами, чтобы никто не слышал, бормотала она при этом. — Сохрани, Свароже, защити, Перуне, укрой, Велесе, внучку Велесову Остроладу, дочь Вышеславову, от духов нечистых, от навей черных, от лешего злого, от упыря лихого! Месяц ясный, стань мне в оберег! Звезды часты, станьте мне в оберег! Зори ясные, станьте мне в оберег…

Закончив, она позвала сестер:

— Сюда идите. — И показала им, где сесть. — Сидеть нужно с севера, чтобы тень не падала на куст. Иначе куст душу украдет.

— Да какая тень, и так темно. — Богуша поежилась, плотнее кутаясь в плащ из толстой шерсти, и покосилась на папоротник, который стал воплощением всех опасностей Той Стороны и покушался на их души.

— Ну, неважно! Здесь север, сюда и садись.

— Прямо на землю?

— А вы из дому лавку принесли?

— Ну, может…

— Сидите, не шевелитесь и глаз с куста не сводите. Если увидите духа или зверя какого, не смотрите туда и не бойтесь, в кругу никто не тронет. Пугать вас будут, бросаться, а вы не бойтесь — сила Перунова защитит.

— Ой, матушка! — Богуша чуть не плакала, ругая себя, что уступила, как всегда, старшей сестре, которая заманила их в пасть к лесным духам.

— А может, не будет духов, зато сон нападет неодолимый, это куст будет нас усыплять. Вы не поддавайтесь, щиплите друг дружку, сон и отойдет. Если что, я сама вас ущипну.

— А ты не заснешь?

— Еще чего!

По правде говоря, трудно было ожидать, что девушки заснут, разве что лесные духи уж очень постараются их усыпить. Приближалась буря: ветер усиливался, от черных туч в лесу стало еще темнее, вершины деревьев трещали и гнулись. Иногда под особенно сильным порывом ветра вершины елей так стремительно сгибались, что казалось, будто сейчас обломятся и рухнут, а березы, видные вдали, кланялись Стрибогу и Перуну всем длинным телом, чуть ли не подметая землю зелеными кудрями.

— А в Перыни сейчас пир горой, — бормотала Тишана. — Все мясо едят, пиво пьют, поют, пляшут да веселятся. А мы тут сидим в лесу, голодные, как дуры…

— Буянка небось от Межени не отходит, — ревниво вторила ей Богуша. — Дура лопоухая…

— Поздно теперь причитать, — ответила Остряна. — Меженя ваш никуда не денется, а жар-цвет только в такую ночь цветет. Когда круг начерчен, выйти из него нельзя до самого конца, иначе духи тебя схватят — и до Перыни не дойдешь. Не хочешь — не ходила бы, никто тебя за косу не волок.

Обе сестры разом вздохнули. Дома все это выглядело захватывающе любопытным, а попробуй посиди в лесу поздно вечером, под завывания бури, когда кажется, что вот-вот ближайшие деревья обрушатся прямо на голову. А тут еще где-то бродят духи! Девушки уже не хотели никакого жар-цвета, надеялись, что ничего не получится и что им не придется видеть леших или бороться с духом Перунова цвета, который захочет в обмен на волшебную силу забрать их собственные души! От страха, от вечерней прохлады, ощущавшейся в болотной влажности еще сильнее, две младшие стучали зубами. И даже голос Остряны звучал уже не так резко и уверенно, как обычно.