"Абрамсы" в Химках. Книга 2. Позади Москва - Сергей Анисимов

— Э!.. Эй!!

Она наконец-то увидела людей и на секунду почувствовала радость. Теперь все должно было стать проще. Теперь ей скажут, чем все закончилось.

Трое солдат пробежали мимо нее, даже не повернув головы. Двое были с автоматами, один с гранатометом, который она опознала как старый РПГ-7: этот узнавала даже она. Они проскочили в проход между палатками и потерялись из виду, и тогда Вика начала искать следующих. Наверняка кто-то здесь все же был. Постояв без толку, она заглянула в соседнюю со «своей» палатку, но та оказалась пуста, даже матрасов не было на койках. Зато с выключенной «тепловой пушкой» на полу. Интересно, на всех не хватило? Почему тогда к ним не перенесли, когда отсюда всех эвакуировали? Она перешла в соседнюю палатку и увидела ровно ту же картину: пустые койки, несколько оболочек из-под бинтов и пустые мягкие пакеты из-под физраствора на полу. В третьей ей наконец-то встретился человек. Он сидел на койке, уткнув голову в руки, и едва заметно покачивался вперед-назад. Для разнообразия — молча. Автомат стоял ровно между коленями, и его ствол смотрел сидящему прямо в лицо, закрытое от окружающего ладонями. Вика прислушалась: крики из той палатки, где она пришла в себя, были слышны и здесь. Но приглушенно, больно много было ветра рядом и неровного, трясущего землю гула на заднем плане.

— Ты кто?

Она почему-то решила, что это тоже сумасшедший, и приняла единственную разумную меру предосторожности, которая лежала на поверхности. Не стала подходить, садиться перед человеком на корточки и трогать его за колено, а осталась у входа.

Человек убрал руки, медленно разогнулся и посмотрел на нее. Это был лейтенант Ляхин, которого она тоже помнила. С которым было связано слишком многое за последние открытые для нее часы. У Вики буквально подкосились ноги, она привалилась к тенту, но это не был дверной косяк, он не смог ее удержать, и она неловко повалилась на пол. Ляхин вскочил, подхватив свой автомат, бросился к ней. Двигался он деревянно и не успел. Но Вика, упав, не стала закатывать глаза и изображать обморок, а матюгнулась — и это как-то помогло обоим. Глупость ситуации прошла: она протянула левую руку, Ляхин подал свою, тоже левую, и легко вздернул ее на ноги.

— Привет, Петрова, — глухо произнес он. — Очнулась?

— Очнулась, — подтвердила Вика.

— Давно? Голова как?

— Минут десять или пятнадцать. Или двадцать. Голова дурная.

Ляхин посмотрел серьезно. Потом неожиданно цепко ухватил Вику за плечо и подтянул к себе. Она испугалась, потому что чужие друг другу взрослые люди так не делают, понятие «персонального пространства» у европейцев формируется с младенчества. Но он, оказывается, начал рассматривать глаза. Это было… странно. Вика выдержала секунд пять, потом отстранилась. Ему хватило.

— Что ты помнишь?

— Все… — с тоской сказала она. Вике очень бы хотелось не помнить, но не получалось, а уходить обратно в темноту было слишком страшно.

— До какого места?

— До того, как… Как машины горели и как этого, толстого… Я…

Слезы опять подступили к самым глазам, и опять их не было. В голове стоял непрерывный крик. Не тот, который доносился снаружи палатки, отграничивающей их двоих от мира, как кокон. Другой, неслышимый никому.

— Я тоже помню.

Вика не знала, что сказать, и сдуру кивнула лейтенанту на его автомат:

— Не знаешь, где мой?

Тот молча покачал головой, потом горько усмехнулся.

— Этого добра… Найдешь, если захочешь.

— Слушай. — Вика уже поняла, что мыслительные усилия и вообще действия помогают, и решила не упускать случая. — Ты можешь мне внятно объяснить, что происходит?

Лейтенант Ляхин посмотрел на нее с недоумением. Не как на дуру, а именно так — это четко почувствовалось.

— Это война, Петрова, — четко сказал он. — И страна ее проигрывает. Ты точно без лакун в памяти? Обычное дело, между прочим. Ты вообще как овощ была. Рад, что не осталась такой. А могла, я бы не удивился.

— Это ты меня вытащил? — спросила она вместо комментария. Ненормальный лейтенант не ответил, не покачал головой. Вообще никак не показал, что он ее услышал. Но она все равно была уверена. Да, он.

Когда их контрнаступление начиналось — из которого она, понятное дело, видела лишь маленький кусочек, — все выглядело просто здорово. Бригада шла вперед как трактор: не слишком быстро, но очевидно неостановимо. Вика сидела на броне МТ-ЛБ, выставив ствол «калашникова» в указанном ей направлении, и наслаждалась тем, как холодный воздух режет ее щеки. Батальонная колонна шла сначала по местным дорогам, потом вырвалась на шоссе и поперла со скоростью, которая «снаружи» казалась грандиозной. И, как бы то ни было, за первые полтора-два часа они точно прошли километров пятьдесят через Воронино, Копорье, Перелесье. Впереди непрерывно грохотало и рычало; можно было только гадать, каково это было на самом деле, если звук чувствовался даже здесь, на броне несущейся вперед машины. И не только лопоухими ушами под каской, а всей кожей. Вика помнила, как они вопили от радости, когда видели зримые свидетельства того, что происходило впереди, в головном эшелоне. Бронемашины и бронетранспортеры незнакомых марок, иногда разбитые в клочья, иногда пылающие ярким оранжево-черным пламенем, а иногда и почти не поврежденные на вид, но стоящие без движения, с распахнутыми люками, некоторые с дырами в бортах и в крышах. Пару раз — чужие танки, однажды — сбитый вертолет. Свои тоже попадались, хотя и реже, однако каждый раз это выглядело страшно. Горящий «Т-72», вбитый в землю по несущий винт «Ми-24» с хорошо различимой красной звездой на борту. И тела людей… Вот это выглядело страшным вне зависимости от того, чьи они были, свои или чужие. Да и можно ли их было опознать? Тела вокруг горящих «Кугуаров», двух рядом — это чьи? Их экипажей или тех, кто их сжег?

Лейтенант орал что-то неприличное при каждой такой встрече: что-то вроде «Песец пшекам!» в десяти разных вариациях. Остальные, кого она могла слышать, каждый раз поддерживали это дружным нечленораздельным ревом, как приматы. Она тоже испытывала восторг, но орать ей в голову не приходило. Возможно, сказывалось отсутствие опыта «боления» на стадионах, что на футбольных, что на хоккейных. Еще Вика запомнила, как скакали на обочинах и махали им руками люди в тех нескольких деревнях, через которые они проносились. Проносились, рыча, лязгая, воняя дымом, матерясь в сотни счастливых глоток. В одной деревне она увидела, как толпа человек в сорок вешает на воротах человека со связанными за спиной руками, и, не поверив, долго протирала потом глаза. Не было ни времени, ни даже желания переспрашивать у других, померещилось ей или нет. Хотя да, можно и самой догадаться, кого именно из своих будут местные жители вешать после нескольких дней оккупации…

За деревней с трогательным названием Нарядово на табличке колонна вдруг резко ушла с шоссе вправо. Лейтенант на броне орал в гарнитуру своей рации что-то неразборчивое. Что ему там могли приказывать, вообще было непонятно, но жесты и рваные междометия молодого офицера неожиданно оказались не просто доходчивыми, а «интуитивно понятными». Десять МТ-ЛБ батальона и две приданные им «Шилки» развернулись в уступ, двигатели взвыли, с силой цепляя заледеневший грунт, и Вика в ужасе увидела, как в километре впереди вдруг начинают рваться снаряды. Редкая цепочка разрывов за какие-то секунды пробежала зигзагом по полю, угасла и начала свое движение заново, уже на сотню метров глубже. Интересно, что это не было похоже на кино. В кино снаряд вышвыривает вверх жуткий столб огня; здесь такого не было и в помине. Может быть, пушки другие? Десантироваться им не приказали, хотя Вика приготовилась. Ей было страшно и интересно, как никогда в жизни. Рвущиеся снаряды однозначно были своими. Она была готова открыть огонь в ту сторону, в которую прикажут. Но ей, между прочим, и в голову не приходило, что в нее могут стрелять в ответ.