Пройдя долиной смертной тени - Роберт Хайнлайн

— Если мальчик — то пусть будет Джейкоб Юнис. Если девочка — Юнис Джейкоб. Обещай.

— Обещаю, дорогая. Я записала, я помню. Мы же договорились: случись что, и я забочусь о твоем ребенке, а ты — о моем. Ты помнишь? Но нам не придется этого делать, потому что все будет в порядке, все будет хорошо…

— Поклянись, это так важно…

Джоан, не называй ребенка Джейкобом! Пусть будет Йоханн.

Джейк, я никогда не соглашусь назвать свое дитя этим идиотским именем! Мне оно стоило многих слез… но потом я научился драться.

Джок, не спорь. Босс прав.

Тогда пусть будет Джон!

Его зовут Джейкоб, и никак иначе!

Джоан, ты была самым упрямым старым ублюдком в Солнечной системе — и перемена пола тебя не изменила. Так что все правильно.

Джейкоб, я тебя люблю.

Я тоже люблю тебя, Джок.

— Клянусь, Джоан! Клянусь чем хочешь…

— Моя нежная Винни. Мы прошли немалый путь вместе… ты, я и Роберто…

— Да, дорогая. Так и было.

— Я больна. Или нет?..

— Джоан, ты не больна. Просто женщины всегда чувствуют себя скверно перед родами…

— Какими родами? Винни, наклонись, я должна сказать тебе… Это безумно важно. Имя ребенка должно быть…

— …синдром отторжения. Атипичный, но несомненный.

— Почему атипичный, доктор Гарсиа?

— Ну… налицо раздвоение личности. Даже растроение.

В бреду она говорит тремя голосами, причем два из них — голоса умерших.

—Не знаю… Впрочем, я не психиатр. Мое дело — принять здорового ребенка, а на сколько голосов она говорит, мне все равно. Я принимал от женщин, которые вообще ничего не соображали.

—Я тоже не психиатр. Давайте считать, что это просто бред. Просто отторжения я боюсь больше всего…

—Доктор, я не имел дела с пересадками органов, я акушер. Но многие из моих пациенток чувствовали себя гораздо хуже… но на третий день после родов вставали на ноги. Может быть, сказывается еще и адаптационный синдром? Она прибыла меньше месяца назад…

—Видите ли, у этой пациентки был пересажен мозг, а сейчас мы видим нарушение корковых связей. Не знаю, долго ли это будет продолжаться… но, боюсь, мы уже ничего не сможем сделать. Как только нарушатся стволовые связи — все. И я ничего не смогу сделать!

Старый акушер покачал головой:

—Это фронтир, сынок. Здесь мы умираем по-настоящему. Да ведь и будь у вас новейшее оборудование — неужели вы остановили бы начавшееся отторжение? А спонтанная ремиссия может наступить и на обычной койке…

—Нет. Впрочем, никакое оборудование тоже не поможет. Мы смогли бы протянуть еще немного, и это все.

—Что ж… Я понял. Это ваша пациентка, и вы сказали все.

—Да. Нужно спасать ребенка.

—Работаем.

Джоан Юнис очнулась. Над ней плыл потолок коридора.

—Роберто?

—Здесь, дорогая.

—Куда меня везут? Снова на операцию?

—Да, Джоан.

—Зачем?

—У тебя нет схваток. Операция самая простая — кесарево сечение. Ничего не бойся. Это проще, чем убрать аппендикс.

— А кто будет делать? Ты?

— Нет, доктор Френкель. Он акушер. Ты его видела утром.

— Да? Не помню. Роберто, мне надо сказать Винни очень важное. Это насчет имени моего ребенка.

— Она записала, дорогая. Джейкоб Юнис или Юнис Джейкоб.

— Да-да! Правильно. Тогда все в порядке. Но пусть сделают побыстрее…

— Все будет быстро, не волнуйся. Под спинальной анестезией, с барбитуратами…

— Доктор, с Агнес все будет в порядке?

— Да, Йоханн. Не волнуйся. Все будет в порядке.

— Я ей так и сказал… Доктор, я хочу спать. Можно вот здесь, на диване? Разбудите меня, когда Агнес пойдет за ребенком…

— Хорошо, Йоханн.

— Спасибо… миссис… Викланд. Я не… знал… может быть… так… прекрасно…

— Роберто? Где ты? Я не вижу…

— Здесь, дорогая.

— Потрогай меня. Дотронься до лица. Я не чувствую ничего ниже… Роберто, я купила себе прекрасный год — и ни о чем не жалею. Они уже начали?

— Нет еще. Хочешь спать, дорогая?

— А что, нужно? Я бы не хотела. Одному богу известно… проснусь ли? Время принять пулю, высоко держа голову… Я счастлива, Роберто. Наклонись, дорогой… не могу говорить громко… ближе…

— Зажим! Черт возьми, сестра, не стойте на дороге!

— Всегда все болит, Роберто, все… Всегда. Но есть вещи посильнее боли. Бак пробит, хвост горит, и машина летит на честном слове и на одном крыле… Это… не я… не то, что я хотела… Это Джейк, он поет, он все время поет… когда он счастлив. Ближе, Роберто, ближе… я хочу сказать… до того… как усну. Спасибо, Роберто, что позволял мне принимать тебя в себе, пускать тебя в себя… чувствовать тебя, когда ты во мне… когда ты берешь меня… Как плохо быть одной… Ты осенил меня… своим телом… А теперь я усну, пока еще могу… но сначала надо было тебе сказать все это. Омм мани пхадме хум. Иду спать…

— Мы ее теряем! Доктор, мы ее теряем! Закричал ребенок.

Мир — возник.

— Остановка сердца…

Джейк? Юнис?

Мы здесь, босс! Руку! Давай руку! Я держу его, Джок! Вот он!

Мальчик или девочка? Кто?!!

Какие заботы, Йоханн! Ребенок есть ребенок! Летим!

Один за всех, все за одного!

Старый мир исчез, и больше здесь не было ничего.