Мокрый мир - Дмитрий Костюкевич

Ради Полиса. Да хотя бы ради Литы.

Это было одно из немногих заклинаний, которое он разработал сам на основе существующего колдовства. Близнец находил магический трюк бессмысленным и непрактичным.

«Кокон наизнанку? Зачем? Проще зажмуриться – на то нам и даны веки. Но ты хочешь увековечить память подруги, я понимаю…»

Если кокон делал невидимым колдуна и того, кто был рядом, заклинание Алексис растворяло весь мир вокруг. Ненавистный мир, забравший у Нэя самое дорогое. После смерти невесты он лежал в своей спальне, накрутив ментальную нить, а Башня, Оазис, Полис исчезали. Купол накрывал Нэя. В действительности жизнь продолжала кипеть, там, за непроницаемой завесой тьмы, но она не касалась Нэя, она была омерзительной и пустой. Хаотичной.

Спустя много лет Нэй снова воспользовался заклинанием, названным в честь погибшей любви. Но теперь, усиленный и усовершенствованный, купол накрыл целый город. Небо пропало. Свет не проникал сквозь толщу темноты.

В мире без любви не должно быть солнца.

«Отпусти меня», – шепнула Алексис.

Нэй узнал правду уже после ее самоубийства, проведя собственное расследование. Тогда, почти семь лет назад, влияния кандидата в придворные колдуны хватило, чтобы перекрыть Алексис доступ к снадобьям. Стража арестовала ее за попытку проникнуть в здравницу. Оказавшись за решеткой, она попросила о помощи не у своего жениха, а у Уильяма Близнеца. Нэй познакомил невесту с наставником, как знакомят избранницу с родителем; втроем они неоднократно обедали и гуляли по паркам.

Близнец заверил Алексис, что ее тотчас же отпустят. Ушел домой и ни слова не сказал Нэю. Наутро ученик и учитель отправились за пределы Кольца, пробыли в плаваниях много дней. Они исследовали атоллы, опустевший храм Чрева Кита, затопленные деревни.

«Женщины, – сказал Близнец между прочим, – делают нас слабыми».

Неделю Алексис провела в каталажке. Она больше ни к кому не обращалась за помощью, даже матери не сообщила о своем аресте. Дочь секретаря Министерства ела похлебку и делилась сухарем с крысами. Нэй не сомневался, что делилась.

Так она была устроена.

На свободе Алексис ждали ее рыбаки-оборванцы. Она заразилась туберкулезом от умирающей старухи и ничего не сказала жениху, с которым виделась все реже. В те дни ему было не до любви.

Он мог достать для нее лекарства. Мог закрыть глаза на шестое правило. Она могла попросить. Но она не просила, а вместо лечебных трав приняла смертельную дозу яда. Чтобы не мучиться и не мучить других.

Как приговор, пронеслось в памяти: «Я пальцем о палец не ударю, если ты подхватишь туберкулез».

Внизу, под черным куполом фальшивого неба, погибали пираты.

«Ради Гармонии», – подумал Нэй. Слеза скатилась по его щеке: глаза слишком долго оставались распахнутыми.

«Отпусти», – прошелестел призрак из прошлого.

Куда? В хибары, оглашаемые надсадным кашлем стариков? В смерть, которая казалась Алексис лучше жизни с таким, как Нэй?

«Отпусти меня, Георг».

«Иди», – прошептал Нэй и тряхнул руками, словно выпускал зажатых в горсти бабочек. Нити заклинаний распались, расцепились удочки хитрых рыбаков. И тьма ушла. Свет хлынул в чашу долины.

* * *

Лучезарный Сурья внял молитвам мальчика. Солнце ослепительно полыхнуло в чертогах васудев Дьяуса.

Обманутые мертвецы задрали к небу морды. Парализованные, на миг они стали статуями, детищем безумного скульптора. Затем опарыши в складках серых шкур задымились. Съежились глазные яблоки.

Мальчик находился к ним так близко, что видел и личинок, и искры, забегавшие по угловатым фигурам. Вонь горелого мяса ударила в ноздри.

Высокий ракшас с веревкой на шее, в лохмотьях, некогда бывших офицерским платьем, воспламенился точно бумага. Огонь перекинулся на соседние ряды чудищ, в мгновение ока пожрал сухую плоть. Твари с червями в глазницах, твари-висельники, жители мятежной Талы, гибли, как мухи от дыма травы савитар.

Ускоряя процесс, мальчик ткнул факелом в тлеющую морду. Успел подумать, что отныне во дворце его будут звать «Дипак, убийца ракшасов». Нога потеряла опору, мальчик полетел в трещину, в подвал, в вампирское гнездовье.

Его поджидали.

Что-то длинное, напоминающее удава, шмыгнуло в недрах осевшего здания. Мальчик вцепился в палку, но она погасла. Что же это? Одержимая демоном змея?

Чудовище показалось у накренившейся колонны. Сторонясь света, оно двигалось на четвереньках. Бесконечное туловище, лоснящееся от гноя. Покрытая пластинами голова. Пластины шевелились, и под ними что-то хлюпало. Рты? Множество языков вылезло из черепа тут и там. Змееподобное нечто уже подползало к жертве.

Мальчик догадался, что перед ним колдун города проклятых.

Тигр прыгнул в подвал, на спину чудовища, и вгрызся в студень загривка. Мальчик смотрел изумленно, как прекрасный полосатый зверь рвет гнилую плоть, перемалывает могучей челюстью позвоночник. Чудовище завизжало, а тигриная лапа надавила на его затылок и впечатала пластинчатую морду в пыль. Миг – и уродливая голова отделилась от длинного тела.

– Спасибо, – прошептал мальчик.

Огромная кошка повернула к нему испачканную морду. Янтарные глаза переливались, хвост хлестал раздраженно по камням. Тигр прошел мимо мальчика, отершись гладким боком о его плечо, и в два прыжка покинул подвал. У животного было сегодня еще много дел.

Закрыв глаза, мальчик принялся перечислять имена охранителей. В списке отсутствовало имя Лита.

* * *

Солнце испепеляло вампиров. Они прогорали изнутри. Превращались в черные оболочки с оранжевыми вкраплениями тлеющих углей. Легкие порывы ветра разваливали мертвецов и уносили в края вечного покоя. Пепел струился по улицам Талы.

Отдельные особи, щелкая клыками, пятились в тень, забивались в норы. Тигры явились из джунглей. Они сигали со склонов урчащей волной. Хищники охотились на мертвецов, выискивали подземные ходы, ныряли в подвалы, лапами выскребали из щелей тлен.

Красавец самец мотнул головой. В его пасти было зажато тлеющее предплечье.

Нэй, забывшись, механически погладил по спине фамильяра. Вместо мягкой шерсти почувствовал жесткий панцирь в щетине, убрал руку. Паук Сахи брезгливо отряхнулся.

Тигры раздирали лианы, расправлялись с последними обитателями города проклятых. Подземелья оглашало утробное рычание.

– Чертов Восток, – проворчал Нэй и коснулся своей щеки, согреваемой солнцем. На пальцах блеснула влага. Нэй использовал заклинание похищенного ока, чтобы опасливо заглянуть внутрь себя.

Он увидел там Литу, оседлавшую дельфина, и невольно улыбнулся.

* * *

Ночной воздух вливался в комнату сквозь обрызганные благовониями занавески. Стоя у зеркала, Нэй снимал бинты, слой за слоем. Под промасленной материей раны затянулись, словно были нанесены не пять дней назад, а в прошлом месяце. Нэй потрогал их и хмыкнул. Следы чудовищных когтей превратились в пустяковые царапины.