Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

в столовую. Сидит Н.М. Лялин, его брат Гвардейского экипажа, еще один моряк и наши: Цвецинский, Шелехов, Касаткин и Боба Пронин… На столе бутылок видимо-невидимо… И на почетном месте восседает наш красавец… Скажи на милость, зачем ты в такую компанию лезешь?.. И как ты туда попал?

– Я тоже проходил, меня позвали, налили вина, я сел…

– Ах, тебя позвали, тебе вина налили… Ну и выпей свое вино, извинись и уходи. Пойми ты, что это все богатые люди… Что им выкинуть 15, 20 рублей на шампанское, то же, что тебе поехать на трамвае!

– Да это еще что, – вступает Коновалов, – как-то недавно Назимов устраивал ужин своим «литературным друзьям»… Было шесть пиджаков, а в нашей форме хозяин Семен Назимов и… Николай Ильин! И конечно, вино ставил… Ведь ставил? Да брось ты, наконец, свои ногти! Ставил, тебя спрашивают?

– Ну, ставил… Не могу же я пить на счет Назимова…

– Ну, конечно, душечка, не можешь… У капитана Назимова два дома в Петербурге, а у подпоручика Ильина две пары сапог…

Ильин мрачно молчит. Опять вступаю я:

– Все твое горе в том, что тебе непременно нужно лезть к людям, которые в десять раз богаче тебя…

– Зачем же тогда позволяют?

– Что позволяют?

– Да вот пить так в собрании?

– Ну, милый друг… Вот ты чего захотел… Собрание – клуб. И мы не кадеты, а взрослые люди. Кто хочет и может, пьет шампанское, другой пьет красное и водку, а третий вообще может ничего не пить, и никто его за это не осудит… Люди у нас служат с разными средствами. Среди солдат то же самое. Один получает из дому три рубля, другой рубль, а третий ни шпинта. Один пьет чай с баранками и с колбасой, а другой с казенным хлебом. А солдаты, они одинаковые… И мы, офицеры, раз мы служим в одном полку и носим одну форму, тоже все одинаковы, и в строю, и в собрании, совершенно независимо от того, кто сколько тратит и кто в какой «свет» ездит. Ты мне ответь вот на какой вопрос: заставляют тебя пить? Принуждают? Почему ты не подойдешь наедине к Цвецинскому или к Пронину и не скажешь им: «Вот ты, Максимилиан Адамович, или Борис Семеныч, звал меня тогда, а я уклонился… Ты понимаешь, я бы душой рад с вами посидеть, да не могу, денег нет…» Можешь быть уверен, что они за это будут тебя только уважать. Им просто, как богатым людям, часто в голову не приходит, особливо в веселом состоянии, что у другого может не быть денег… Да и скажи на милость, зачем ты непременно желаешь подражать Лялину и Назимову, а не берешь пример, скажем, с Феди Сиверса… Он полковой адъютант, все его любят и уважают… Когда бывают общие завтраки, обеды, ужины, и он с удовольствием сидит, и пьет, и гуляет, но чтобы Федя Сиверс ни с того ни с сего, за здорово живешь сел бы в собрании хлестать шампанское… Никогда с ним этого не бывало. А денег у него, поверь, много больше, чем у тебя.

– Немцы аккуратны, экономны и расчетливы…

– Ну, возьми русского, Леонтьева, но он для тебя, конечно, не авторитет, потому что дирижирует на балах. Ну, возьми Андреева, один из лучших строевых офицеров в полку, – между прочим, получает из дому столько же, сколько и ты, если не меньше, – но он тоже, по-видимому, не годится. Недостаточно великолепен… Ну, попробуем еще. Командир 12-й роты Зыков… Тут уж ничего не сможешь сказать. Русский, кончил Пажеский корпус и две академии. Две – военную и юридическую, и не для карьеры, а просто для себя, так как никуда из полка уходить не желает. По-французски, по-немецки, по-английски говорит, как ты по-русски. Каждый год ездит за границу, то в Париж, то в Италию, то в Испанию. Отец его издатель «Русской старины» и очень богатый человек. А сам он ничего от отца не берет, а одними статьями и лекциями зарабатывает в месяц больше, чем ты получаешь в полгода… И тоже не кругом воздержатель. Я видел, как он в лагерях после четвергового обеда с длинным Лоде казачка откалывал… Ну он-то для тебя авторитет?

Ильин молчит.

– Отлично, молчание знак согласия. Так хочешь знать его мнение о тебе? Изволь. Недавно он отвел меня в собрании в сторону и спрашивает: «Скажи, пожалуйста, а что, Ильин состоятельный человек?» – «Нет, – отвечаю, – Александр Сергеич, совершенно несостоятельный». – «Так что же он так кутит? Вылетит из полка и жизнь себе испортит. А будет жаль… Славный мальчик и хороший офицер!..»

Слон пытается что-то возразить. Мгновенно затыкаю ему рот.

– И вылетишь. Делается это чрезвычайно просто. Сколько у тебя долгу в собрании? Наверное, уже за пятьдесят перевалило… К весне дойдет до тысячи. К 1 мая полагается весь долг ликвидировать. Отец денег не даст. Дадут отсрочку… Сунешься к ростовщикам… Вексель на две с половиной тысячи. Меньше как сто пятьдесят процентов с таких, как ты, они не берут… Не заплатишь в срок – ко взысканию… Пришлют в полк бумажку. Вызовут к старшему полковнику. Тот скажет: «Мне очень жаль, Ильин, вы хороший товарищ и хороший офицер… но вы сами понимаете, вам придется уйти…» Долги твои полковые разложат на офицеров, и наденешь ты синий пиджачок… И никогда ты в жизнь свою больше в собрание не войдешь. Будет полковой праздник, так даже поздравить не посмеешь. Фамилию твою с серебра сотрут. И вообще будет сделано так, как будто бы ты никогда в полку не служил и никто из офицеров никогда тебя не знал… И сам никому не посмеешь сказать, что ты бывший семеновец… Потому что, если спросят у кого-нибудь из офицеров: «Был у вас такой Ильин?» – то ответ будет: «Не знаю, не помню, по-моему, не было…» А все те, которые теперь с тобой за столом сидят, и вино пьют, и шутят, и ты их на «ты» называешь, пройдут мимо тебя на улице и тебя «не узнают»… Черная книга!..

Это последняя капля. Ильин вскакивает с дивана, затыкает уши и со слезами в голосе стонет:

– Пойдите вы все к черту! Что вы меня мучаете!

Бросается в свою комнату и запирается на ключ.

Месяца два Слон держится. Воды не замутит. Потом опять побежит по старой дорожке.

И все это, как ни грустно, неминуемо кончилось бы для Ильина «черной книгой», если бы не произошло в его жизни важное событие, на фоне коего разыгрался трагикомический инцидент, вследствие которого синий