Меч и ятаган - Саймон Скэрроу

Рыцарь тяжело опустился на край Ричардовой койки и посмотрел на юношу, с болью от мысли, что раньше не угадывал в его облике черт, унаследованных от Марии. Неудержимо вдруг захотелось потянуться и притронуться к его щеке, но рука не поднялась: во-первых, это вызовет неизбежный отпор, а во-вторых, он будет выглядеть в глазах юноши совсем уж глупым, потерявшим голову стариком.

— Ричард, я вызвался вступить добровольцем в гарнизон Сент-Эльмо, вместе с полковником Масом. Сегодня в ночь мы выходим.

Сын уставился широко открытыми глазами и, поколебавшись, неуверенно отвел взгляд.

— Но это же… почти неминуемая гибель.

— Очень может быть. Если только не прибудет со своей армией дон Гарсия, причем вовремя.

— Такое маловероятно.

— Да.

В краткой, мучительной тишине Ричард нервно сглотнул.

— Я пойду с вами.

— Нет, — твердо качнул головой Ричард. — Ты останешься здесь, где у тебя есть какой-никакой шанс выжить. Кроме того, у тебя ведь обязательство перед Уолсингемом: вернуться с находкой.

— Это так. — Ричард кивнул. — Но я могу устроить, чтобы свиток добрался до Англии без меня, в случае если я погибну до освобождения Мальты от сарацин. Ну а если она падет, то он теперь укрыт от врага так, что его никто не доищется. А… моя мать знает, что я здесь?

— Нет. Но она теперь наверняка догадывается, после того как я видел тот медальон и не смог скрыть своих чувств, — предположил Томас.

— Если это знает она, то есть вероятность, что правду проведают и другие. И если обнаружится, что я шпион, моя жизнь повиснет на волоске.

Томас секунду подумал.

— Мария твоей жизнью рисковать не станет. Медальон она хранит в секрете. Даже от Оливера.

— Сэра Оливера Стокли?

Томас с печальным сарказмом улыбнулся:

— Как выяснилось, ее мужа.

— Но ведь он состоит в Ордене… А в нем браки запрещены!

— Да мало ли какие бывают запреты. Можно и обойти их, если все сделать шито-крыто.

Ричард с любопытством покосился.

— Вам, наверное, было неприятно об этом узнать.

— Точно так же, как узнать, что у меня был сын. Сын, которым я гордился бы.

Ричард быстро отвел глаза.

— Если сэр Оливер узнает правду, меня схватят, подвергнут пыткам и казнят. А не он, так ла Валетт на этом настоит… Нет, лучше уж погибнуть в Сент-Эльмо с мечом в руках, чем околеть на дыбе или в петле. Так что я иду с вами.

— Нет. — На этот раз Томас все-таки протянул руку и взял сына за предплечье. — Это верная смерть. На погибель я тебя не пошлю.

— Никто меня не посылает. Я иду сам.

— А я говорю тебе остаться. — Это вырвалось быстро и строго, как приказ, и Томас мгновенно пожалел о резкости своего тона. Понизив голос, он заговорил более мягко: — Ричард… Сын мой. Умоляю тебя, не ходи со мной. Это участь, которую я избрал для себя. И она мне посильна, если только дает тебе — и Марии — шанс пережить осаду. Если же ты будешь со мною там, я буду за тебя лишь бояться. Ну а если тебя, помилуй Бог, еще и ранят на моих глазах, это будет для меня не одной, а тысячей смертей. Прошу тебя, — он отчаянно сжал Ричарду руку, — оставайся здесь.

Тот какое-то время сидел молча, в глубоком раздумье, после чего неохотно кивнул, вызвав у Томаса прерывистый вздох облегчения.

— Благодарю тебя. — Рыцарь убрал руку и почесал бровь. — Знаешь, прежде чем отправиться, я хотел бы кое-что у тебя узнать. Тот документ, за которым тебя послали, — что в нем?

Ричард поглядел с некоторым подозрением:

— А зачем вам?

— Если мне суждено умереть, то я хотел бы сделать это с умом, не отягченным сомнениями. Перед моим отъездом из Лондона Уолсингем заверил, что документ ему нужен для спасения множества жизней в Англии. Он мог солгать… во всяком случае, мне. Так вот, хотелось бы знать, был ли я сюда послан для какой-то бесчестной цели или же действительно сделал на этом свете что-нибудь полезное. Поэтому, сын мой, скажи мне. Что может быть такого важного, чтобы ради этого шевелились самые влиятельные во всей Англии персоны, за годы вперед измышляя предлог для нашей с тобой присылки в это место?

Ричард, поразмыслив, кивнул.

— Содержание того документа, если Уолсингем говорил правду, мне уже известно. — Он улыбнулся. — Хотя вера в этот мир для меня с некоторых пор стала уже не такой стойкой. Вам бы своими глазами не мешало прочесть этот документ. Соизвольте подняться.

Томас встал, а Ричард приподнял и отодвинул от стены край кровати. Когда-то давно стена в келье была оштукатурена, но поколения лихих оруженосцев во многих местах ободрали штукатурку, и теперь там проступала голая кирпичная кладка. Ричард встал рядом со стеной на колени и вынул кинжал. Кончик лезвия он вставил меж двумя кирпичами и стал аккуратно выкорчевывать один из них, пока не выдвинул настолько, что стало можно за него взяться и вынуть. Поставив кирпич на пол, он протянул руку в темный проем. Лицо Ричарда застыло, и он просунул пальцы в дыру как можно дальше, приглушенно при этом чертыхнувшись.

— В чем дело? — осторожно спросил Томас.

— Свитка здесь нет, — с тревожным изумлением обернулся Ричард. — Пропал.

22 июня, форт Сент-Эльмо

Десять дней спустя

Вражеские орудия смолкли, и на изрытой оконечности полуострова Шиберрас ненадолго воцарилась тишина. Медленно оседала вокруг форта пыль, прямо на простертые по земле тела, придавая им сходство с каменными скульптурами. Некоторые лежали уже много дней, успев вздуться и подвергнуться тлению, заполняющему воздух сладковатым смрадом. Стояла середина июня, и вскоре дискомфорт стал усугубляться еще и дневной жарой. Невесть откуда нагрянули полчища насекомых, жирующих на ранах и внутренностях павших и умирающих. Для скорчившихся за парапетом защитников каждый день под слепящей голубизной неба, обливающего солнечным жаром землю, был еще одним днем пытки; к раскаленным от зноя доспехам и стеганым гамбизонам невозможно было притронуться, и они наряду со своими защитными свойствами стали также дополнительным источником муки. По щекам струился пот; он же капал со лбов и бровей. Для тех, кто постарше и послабее своих товарищей, жара становилась невыносимой, и они падали, по-рыбьи хватая губами жаркий воздух, и в попытке избавиться от доспехов рвали на себе пряжки нагрудников. У иных не выдерживало сердце, и они умирали, бессвязно лопоча разбухшими языками, в отчаянии лижущими запекшиеся губы.

Внезапно со стороны османских ложементов наметилось движение. Взлетело зеленое знамя, под горловой крик ударили барабаны и литавры. Над бруствером показались головы, и спустя мгновение наружу выскочили первые неприятельские воины.