Вслед за словом - Владимир Дмитриевич Алейников

наконец укрощал свой реквизиторский пыл.

Покуда Володина мать, с тяжёлым сердцем, вздыхая, чуть ли не со слезами, отобранные работы сворачивала в рулоны, для надёжности их перевязывая найденными тесёмками, Костаки, у нас на глазах, повеселел, подобрел, закурил сигарету, окутался волокнами дыма густого, успел сказать и родителям Володиным, и Володе немало добрых, полезных, достаточно важных слов, чашку свежего чая выпил, – а потом забрал, сразу все, приготовленные для него рулоны, причём это сделал как-то запросто, вроде играючись, будто и груз немалый это был, а так, ерунда, пёрышко, да и только, потом церемонно откланялся – и за открытой дверью квартиры исчез в подъезде, устремляясь по лестнице вниз, а потом, из подъезда, – во двор, где стояла его машина.

Володины мать с отцом вдвоём принялись рассматривать привезённые знаменитым коллекционером сокровища, удивляясь их необычному, даже праздничному, пожалуй, заграничному, броскому виду и отменно хорошему качеству, от себя отгоняя привычно возникающие поневоле и досадные мысли о многих, навсегда из дома исчезнувших, первоклассных работах Володиных, которые, как ни крути, можно было бы, пусть и не сразу, по частям, постепенно, пусть незадорого, ну и что, не впервой ведь, а всё же продать, а не так вот – просто отдать, за подарки, сюда привезённые, для Володи, – хорошему дяде.

Но, товарищи, – жизнь есть жизнь.

А коллекция гостя недавнего, человека в общем-то славного, возражений здесь нет, Георгия Дионисовича Костаки, «дяди Жоры», как все его называют давно в Москве, – это ещё и хорошая, лучше многих других, реклама.

А Володя – ну что Володя?

Он ещё нарисует. Правда?

И родители выразительно принимались уже поглядывать, да всё чаще и чаще, на сына.

Володя их взгляды чувствовал.

И глубоко вздыхал.

И резко гасил сигарету.

И поднимался с места, из своего уголка.

И шёл прямиком в свою комнатушку – снова работать…

Из дому Яковлев – следует напоминать об этом – по причине своей слепоты, а вернее, почти слепоты, и не только по этой причине, выбирался не так уж часто.

Выбирался – лучше сказать напрямую об этом – редко.

И его редчайшие вылазки – в город, к людям, к своим знакомым, – становились тут же известными всей богеме, – почти сенсацией.

Говорили дамы богемные:

– Мы сегодня, представьте, видели на бульваре – Володю Яковлева! Он такой одинокий, грустный! Так и хочется, в самом деле, приласкать его и утешить!

Говорили художники:

– Видели мы сегодня Володю Яковлева. Странноватый какой-то, шёл он, отрешённый от всех, куда-то, а куда – поди догадайся, шёл в толпе у метро, сутулясь, весь в себе, не от мира сего, необычный, это уж точно.

Говорили – все, кто Володю хоть однажды на улицах видели.

Ну а те, кто видели чаще, говорили:

– Снова встречали мы на Таганке Володю Яковлева. Торопился куда-то он. Шёл вприпрыжку, почти бежал. И откуда такая прыть в человеке полуслепом? Только мы захотели с ним поздороваться – он исчез. Будто не было вовсе его. И куда он успел деваться? Вот загадочный человек! Ну а может быть, это фантом? Нет, похоже, это был Яковлев. Да, конечно, Володя Яковлев! Не узнать его – невозможно. Мы – узнали. А он – исчез.

Говорили, судили, рядили.

Создавали легенду – из были.

Мифологию – из реальности.

Сказку новую – вне банальности.

Ну а если это была не реальность, а ирреальность?

Нечто выше, и тоньше, и глубже повседневности, скучной, рутинной?

Болтовня и молва людская – не способность, а специальность.

Всё, что связано было с Яковлевым, становилось уже – картиной.

Или – притчей. Или – загадкой.

Или – мыслью о чуде сладкой.

Или – тенью вдали случайной.

Или – радостью. Или – тайной.

Каждый видел – что-то своё.

Житие. И – житьё-бытьё.

Каждый был – вроде трезв и здрав.

Каждый был – по-своему прав.

Художник весьма известный, мастер чёрного юмора, Вагрич Бахчанян, с восторгом рассказывал мне о том, как однажды он побывал, совершенно случайно, вместе с Володей Яковлевым, да не где-нибудь в захудалой забегаловке, или в кафе придорожном, а в ресторане.

Да, представьте себе, в ресторане.

Предложил пойти в ресторан Бахчаняну тогда – сам Яковлев.

Бахчанян слегка растерялся поначалу. Потом решил, что такую возможность редкую – побывать в ресторане с Яковлевым – упускать ни за что нельзя.

И художники оказались в ресторане, полупустом, время было такое, днём.

В зале они подыскали себе подходящий стол.

Расположились чинно за этим столом, вдвоём.

Вагрич – в костюме джинсовом, единственном у него.

Володя – в костюме обычном, отечественном, как у всех.

Денег у Вагрича было, как обычно в те годы, в обрез.

Поэтому он, конечно, изрядно переживал – хватит ли их, на двоих, на грядущий обед в ресторане.

Володя, почувствовав это, небрежно достал из кармана измятую пачку денег – и по-дружески, просто, сказал:

– Не беспокойся, Вагрич! Я сегодня за всё плачу.

И Вагрич тогда – успокоился.

И стали художники – вместе – изучать неспешно меню. Вернее, читал весь перечень блюд и напитков – Вагрич. Ведь зрение у него было великолепным.

А Володя – слушал его. И – говорил:

– Вот это! И это ещё закажем. И это, и это, и это. Всё закажем – и всё съедим. Аппетит у меня – отменный. И надеюсь, что у тебя аппетит хороший. Я прав? Ну, вот видишь, я так и знал. А ещё закажем – вина. Две бутылки. Хорошего. Лучшего. Выпей, Вагрич. Я тоже выпью. Мы с тобой наедимся вдоволь. Ресторан – он и есть ресторан. Для того сюда люди и ходят, чтоб, как следует, здесь поесть.

Слегка удивлённый обилием заказанных блюд и вин, официант принёс художникам, в три приёма, всё, что они пожелали у себя на столе увидеть.

Посмотрел на них, как на двух троглодитов-раблезианцев. Но ничего не сказал. Промолчал, деликатно, привычно.

Между тем, на столе громоздились ароматные, вкусные яства.

Надо было друзьям их съесть.

И художники – стали обедать.

И Бахчанян в ресторане – до отвала наелся, впрок, так, что джинсы на нём затрещали, да ещё и порядком выпил.

И Яковлев там, в ресторане – поел с удовольствием явным, с отменнейшим аппетитом, – и съел абсолютно всё, что они тогда заказали, да ещё и добавки потом потребовал ультимативно, и выпил немного вина, что вообще было редкостью для него, известного трезвенника, и даже совсем уж нежданным и необычным событием.

И Володя с официантом расплатился достаточно щедро.

И встали из-за стола Володя и Вагрич