Представьте 6 девочек - Лора Томпсон

В 1959-м, когда Джессика встретилась в Лондоне с книгоиздателями и завершила оформление в собственность Инч-Кеннета (который она продаст через восемь лет), Сидни, по-прежнему зимовавшая в старых перестроенных конюшнях на Ратленд-гейт, обнаружила у себя симптомы болезни Паркинсона. Тем не менее она отважно вернулась на свой остров, где ей помогала супружеская пара Магилливри, подставила лицо соленым брызгам, как в юности учил ее отец. Ей было под восемьдесят, а дух оставался таким же неукротимым, как любимый ею шотландский ландшафт. Но через четыре года состояние Сидни сделалось критическим. В мае 1963-го вызвали дочерей. Величественный и грозный остров сыграл свою роль в ее последней болезни, как прежде в последней болезни Юнити: две сиделки ухаживали за Сидни, а врачу помешал вовремя прибыть разыгравшийся шторм. Возможно, ее это устраивало. «Так трудно умирать, — писала Дебора Джессике, — все равно что заново рождаться».

Умирание затянулось. Той же Джессике Нэнси писала: «Дважды казалось, что она отходит», и дважды Сидни возвращалась к жизни — она была крепкой. В привычном для ее отношений с матерью тоне Нэнси жаловалась, что Сидни бранит дочерей, «оттащивших ее от края могилы — и зачем?». «Но мы лишь дали ей попить, когда она просила, это же не значит вытащить из могилы!» И столь характерная для Нэнси смена интонации, внезапная нежность: «Как же она любит одежду, все красивое. Даже в этой ночи похвалила мой халат».

Сидни умерла 25 мая 1963 года. Одиннадцатью днями ранее она попрощалась с сидевшими вокруг нее дочерями и добавила: «Быть может, Том и Бобо — кто знает?» В тусклом свете Инч-Кеннета лица над ее последним ложем были прекрасны и неотличимы одно от другого — ее девочки Митфорд.

До конца жизни оставалась во Франции. После того как последний ее роман «Не говорите Альфреду» встретил в 1960 году неприветливый и довольно-таки несправедливый прием, она вернулась к исторической биографии и в 1966 году опубликовала посвященную Людовику XIV книгу «Король-Солнце». «По-моему, свет еще не видел такой читабельной книги!!!» — писала она Деборе. Изданная как подарочное издание, она хорошо раскупалась, и Нэнси стала богаче прежнего. В «Таймс» о ней отзывались как об одном из авторов, кто «повлиял на речь и манеры целого поколения». Поклонники были многочисленны и подчас неожиданны: Бертран Рассел (дальний родственник) неоднократно являлся на лондонские представления «Маленькой хижины»; Нэнси восхищался Бернард Монтгомери, фельдмаршал, виконт Аламейнский. «Полагаю, вы терпеть не можете Монти — а я его ЛЮБЛЮ», — писала она Ивлину Во. Смерть Ивлина в 1966-м лишила ее главного читателя — того, кто при всех собственных странностях истинно понимал, что более всего ценит в себе сама Нэнси.

В 1967-м Нэнси переехала с рю Месье в маленький дом в Версале. Ей нравилось жить возле дворца, и она лелеяла романтическую идею дикого сада, хотя сам по себе дом был малопривлекателен, и трудно понять, чем он ей приглянулся. Со своей атмосферой уединения и покоя он больше походил на последний приют тихой провинциальной вдовушки. Хотя карьера Нэнси была в тот момент на пике, она устала наконец от высшего света. Все еще энергичная и неумолимо элегантная, она подутратила радостный пыл, с каким осваивала Париж в двадцать лет. Многие друзья умерли — Ивлин Во, Марк Огилви-Грант, Виктор Кунард, бомонд ее славной зрелости. Гастон Палевски вернулся из Рима, но его отъезд, как Нэнси поняла еще в момент разлуки, навсегда изменил их отношения.

В 1968-м умер Питер Родд, сжимая в руке одно из писем Нэнси. И это, как ни странно, тоже причинило ей горе. «Падают с жердочки», — говорила тетя Сэди; а Нэнси говорила: «Еще один шаг к КОНЦУ». И для Нэнси конец был уже близок, хотя она еще дописывала наименее популярную, но в некоторых отношениях самую сильную книгу — «Фридриха Великого» (1970) — Это глубокое исследование — Нэнси объездила поля сражений в Потсдаме, Дрездене, под Прагой, пригласив с собой Пэм, — свидетельствует о том, какой путь она прошла от талантливой дебютантки до серьезного, хотя по-прежнему занимательного исследователя. Что бы там ни говорила Джессика, это хорошее свидетельство в пользу самообразования.

В конце 1968-го Нэнси впервые почувствовала боль в левой ноге. В начале следующего года здоровье стало ухудшаться. «Что бы это значило?» — писала она Диане в феврале 1969-го. В парижскую пору Нэнси наслаждалась отменным здоровьем, да и не в ее характере было верить в тяжелые болезни («это для прислуги», утверждала Диана Купер). Тем не менее она обратилась к врачу, а тот велел ей оставаться в постели в ожидании анализов. Тут-то ее навестил Палевски. «Привет, Полковник, а у меня рак», — сообщила она, застав его врасплох: он-то пришел сообщить, что собирается вступить в брак с получившей развод Виолеттой де Талейран-Перигор.

Так началась ее борьба — воля к счастью только окрепла в преддверии смерти. Но рассказывать об этих четырех годах нелегко. Один врач за другим, анализы, операции, и сквозь все это — воспоминания о Полковнике, его последнем, деликатно оформленном предательстве. Джессика настаивала, что Нэнси должна знать свой диагноз, — хотя он еще не был однозначно подтвержден, — но Диана справедливо считала, что старшая сестра жила иллюзиями и в эту пору нуждалась в них как никогда прежде. В 1972-м стало ясно: это лимфома Ходжкина, та разновидность рака, от которой все тело наполняется такой болью, что Нэнси могла, по словам Деборы, только «сидеть в постели и рыдать». По ночам, признавалась она Джеймсу Лиз-Милну, ей страшно не хватало Блор.

Палевски навещал ее, их дружба — тоже форма любви — не оскудевала. В 1972-м он добился для Нэнси ордена Почетного легиона — сбылась ее давняя мечта. Диана чуть ли не на себе снесла сестру вниз по лестнице, чтобы она могла предстать перед Полковником, и тот приколол орден к ее платью. Нэнси плакала. «Он славный старикан», — отозвалась Диана о Палевски. Затем Нэнси получила также орден Британской империи и призналась Диане, что главным образом ее тешит мысль, скольких людей ее награждение обозлит.

Как прежде они собирались у одра матери, так теперь сестры спешили к Нэнси. Более всего умирающая нуждалась в спокойном духе Памелы. Диана, вопреки сценам ревности, которые устраивал Мосли, приезжала ежедневно.

«Могу я хоть что-то для тебя сделать?» — окликала сестру Дебора, и Нэнси отвечала: «Ничего. Но я все бы отдала за один день на охоте». Подоспела из Калифорнии Джессика, они с Нэнси не виделись сорок лет. «Она выглядит как прекрасная обветшавшая статуя…. Боже, как это странно». Сестры были друг с другом вежливы, но не более того. Однако потом Джессика признавалась, что хранит короткое, ласковое письмо, присланное Дианой после смерти Нэнси: «Его было приятно получить».

Именно Джессика, на которую чаще всего обрушивались раздражение и отчаяние Нэнси — странный отзвук детских подначек, оказавшихся в итоге столь удивительно продуктивными, — расслышала, как Нэнси шептала врачу: «Je veux те depecher»[34]. И все же она чуть отсрочила уход: к ней спешил Полковник. Он явился в маленький домик вместе со своей собакой, взял Нэнси за руку. Она была почти без сознания, однако ему показалось, что она слегка улыбается: