Тени в переулке - Эдуард Хруцкий

Мы оставили Юру Пузырева с рекрутированными дамами, а сами отправились в карательную экспедицию. Жорка гнал машину по пустым улицам, словно участвовал в гонках. Мы доехали до Ленькиного дома на Студенческой минут за пятнадцать.

Окна его комнаты были темны. Из телефона-автомата я набрал номер, и злобная соседка сообщила, что его нет дома.

Ничего не оставалось, как сесть в засаду. Что мы и сделали.

Минут через пятнадцать подъехало такси, из него вылез Ленька с большим свертком. Мы с Валерой надвинулись на него с двух сторон, и Осипов вырвал у Леньки из рук сверток. Раскрыл его, там была ваза.

– Ты зачем ее взял?

– Решил спрятать. Вещь дорогая, мало ли что могло случиться. Утром завез бы ее тебе.

– Тварь, – рявкнул Валера, – таких, как ты, мы на Северах!..

– А меня туда не тянет.

У меня были многолетние и весьма непростые отношения с этим человеком. Я знал его с 1950 года. Про него мало кто говорил хорошо. Но я никогда не отказывал ему в помощи.

Ударил я его два раза в жизни. Это был первый.

Правым крюком я отправил его в сугроб.

У дома на улице Горького нас уже ждали Пузырев и наши избранницы в дорогих шубах.

Загрузились и двинулись в Сокольники. Подъехав к Марининому дому, собрали военный совет. Решение пришло сразу, как только мы увидели открытое окно.

Вместе с Валерой положили вазу под окном и присыпали слегка снегом. Когда мы появились в доме, то сразу поняли, что пропажа обнаружена.

Нас встретили расстроенная Марина, проснувшийся, но не вполне трезвый Володька Сафронов и еще несколько свитеров и бород.

– В чем дело? – наивно поинтересовался я.

– Вазу работы Грачева украли.

– Кто?! – ахнул Валера.

– Мы подумали на вас, но раз вы вернулись… – всхлипнула Марина.

– А эти персонажи не могли ее за окно отправить? – поинтересовался Юра Пузырев.

– Могли, могли, – поддержал его Жора.

Мы гурьбой высыпали во двор. Под окном в снегу что-то блестело. Вытащили вазу. Заодно и несколько серебряных рюмок.

– Какие мерзавцы, – ахнула интеллигентная хозяйка, – пришли в дом, насвинячили, бог знает что наделали!

Мимо лежащих вповалку художников мы поднялись на террасу второго этажа. Она висела над заснеженной сокольнической рощей. Зажгли елку, запалили бенгальский огонь и начали отмечать новый, 1966 год и счастливое завершение круиза.

Володя Сафронов так и не женился на очаровательной Марине. У нее все сладилось с Жорой Гавриловым. Они жили хорошо. Появился Гаврилов-младший. Жора стал выезжать в краткосрочки за «бугор».

Новый, 1974 год мы встречали в Доме кино. Славно повеселились. Я приехал домой, только заснул, как зазвонил телефон.

– У нас несчастье, – сказал срывающимся голосом Жора, – приезжай.

Я схватил такси и помчался в Сокольники. Увидел у их дома проблесковые маячки оперативных машин и все понял.

В доме работали ребята из Сокольнического райотдела и опера МУРа.

– Обнесли по наводке, – сказал мой муровский дружок, – взяли только серебро.

Действительно, не тронули ни одной картины, не взяли ни дубленки, ни шубы. На магнитофоны и другую технику даже не взглянули.

Унесли разбойники только работы мастерской Грачевых.

– Найдем, – пообещали опера и действительно нашли. Сначала вышли на наводчика, завсегдатая Дома журналиста по имени Алик, а потом нашли и разбойников. Только серебро сгинуло.

Но грабители твердо «сели в отказ», говоря, что работали по просьбе некоего кавказского человека.

Начальник угрозыска страны генерал Игорь Карпец сказал мне:

– Ты знаешь, на кого эти люди работают?

– Нет.

Он назвал мне три фамилии номенклатурных коллекционеров, чьи портреты наш народ носил на демонстрациях.

Игорь Карпец никогда не говорил зря. Он очень много знал о делах высшей номенклатуры, за что и поплатился впоследствии.

И снова Новый год. И встречать я его буду в компании милых мне людей. А вот безумной гонки по ночной Москве не намечается. Не будет новогоднего круиза.

Я гляжу на Москву с седьмого этажа. Третий час ночи, улицы пусты, иногда появляются редкие машины. Оркестр отыграл положенные «Дорогие мои москвичи», и ресторанная терраса пустеет.

Я сижу у барьера в ресторане «Седьмой этаж» гостиницы «Москва» и жду, когда музыканты закончат собирать инструменты.

Сегодня у моего друга, саксофониста Гриши Каца, день рождения. Гриша с эстрады машет мне рукой и исполняет для меня отрывок из итальянского фильма «Под небом Сицилии» – вальс.

Я машу в ответ. Жду и смотрю на ночную Москву.

* * *

Я впервые увидел гостиницу «Москва» сквозь искрящуюся на солнце воду. Лучи света ломаются в огромной водяной струе, вылетающей из-под колеса машины, и кажется, что она иллюминирована разноцветными лампочками.

Впереди нашей машины ползет поливалка, выбрасывающая два огромных фонтана воды. 1939 год, я еще совсем в щенячьем возрасте, мне шесть лет. Отец катает меня по Москве на легковом, блестящем черным лаком газике с брезентовым верхом. Потом брезент откинут, и кажется, что машина становится частью улицы.

Мы никак не можем обогнать поливалку, потому что слева идет неторопливый трамвай. Едем медленно, и я внимательно разглядываю новую московскую достопримечательность – гостиницу «Москва».

Наконец шоферу удается обогнать трамвай, и мы едем мимо здания Совнаркома, мимо выложенной темно-алой плиткой станции метро, где в нишах стоят фигуры физкультурников.

Над городом висит солнце, и все, что я вижу, кажется мне необыкновенно прекрасным.

В те годы гостиницей «Москва» гордились, считали ее украшением города. Вспомните фильм Григория Александрова «Цирк». Любовь Орлова живет в роскошном номере люкс, окна которого выходят на Красную площадь и Кремль. Звучит в номере белый рояль, ветер шевелит легкие занавески, а за окнами радость строящегося социализма.

А вот коварный американский импресарио пытается сорвать номер «Полет в стратосферу». Он угощает нашу наивную героиню лучшими конфетами и тортами. И делает это в «Птичьем полете», знаменитом кафе на тринадцатом этаже гостиницы «Москва».

Много лет эта гостиница была символом столицы. Продавались конфеты в коробках в виде макета гостиницы, парфюмерные наборы, а в знаменитой кондитерской в Столешниковом переулке на витрине красовался торт в виде знаменитого отеля.

И даже когда кинооператоры снимали прифронтовую Москву, то танки обязательно шли мимо знаменитой гостиницы, мимо нее шагали полки ополченцев, ехали конные патрули. «Москва» стала символом военной Москвы.