Инсектопедия - Хью Раффлз

Мне это, естественно, нравится. Но и нервирует тоже. Как прыжок в пустоту. В промежутке между ви́дением и восприятием возможно так много. А мир знаков – это еще и мир коммуникации. Органы чувств комбинируются, работают сообща, частично совпадают, противоречат друг другу. Так что же я слышу? Волшебные звуки из неземных источников? Звуки? Шум? Музыку? Звук очень громкий. Он разносится из моих наушников. Он доносится из Нью-Мексико…

Прислушайтесь. Это звук глобального потепления. Он звучит всё громче…

Закройте глаза. Мы на другой планете. На влажной планете, планете океанов, планете эхо… Может быть, мы в джунглях из труб.

Или в подземной пещере. Может быть, мы в пещере, похожей на собор, где совершает жесткую посадку поврежденный корабль Принцессы в «Навсикае из Долины ветров» Хаяо Миядзаки (его экологически-фантазийной версии старинной новеллы «Любительница гусениц»), – гипертрофированной подземной тропической лагуне, оазисе таинственной жизни в отравленной стране из пророчеств.

Мы могли оказаться где угодно.

Что это за несусветные звуки? Пронзительное попискивание и басовитые стоны, долгий низкий скрип огромных дверей (не может быть, чтобы это были двери), размеренное потрескивание полиритмических радиопомех. Звонкий щебет, снова щебет, скрежет, который внезапно затихает, плеск чего-то жидкого – так волна накатывает на берег.

Что-то барабанит, что-то шипит, что-то где-то грызет, что-то расплескивается, что-то попискивает… что-то повинуется дирижеру. Где-то вдали – взрыв. Где-то близко что-то грузное встает на ноги, недовольно мыча. Здесь есть животные. Какие животные? Что они делают?

Полиритмические, полифонические животные щебечут в контрапункте, «зов – ответ». Какая тут бурная жизнь. Сколько движения. Сколько ритма. Снова щелчки, снова щебет, снова писк, снова плеск, снова отголоски.

Где мы?

Мы внутри дерева. Внутри пиньона – сосны съедобной (Pinus edulis). Мы внутри ее васкулярной ткани, чуть глубже внешней коры, в слоях флоэмы и камбия. Мы заточены в роскошном мире звуков, в мире, который можно слышать только на компакт-диске Дэвида Данна «Звук света в деревьях» – том самом, который я сейчас слушаю через наушники [446].

Дерево, внутри которого мы находимся, может достигать тридцатифутовой высоты. Это огромная величина, если ты крошка, не больше зернышка риса, – например, как сосновые короеды (а точнее, жуки-короеды пиньона, латинское название Ips confusus), которые стекаются сотнями, чтобы откладывать яйца и ждать отрождения своих личинок в этих выносливых, медленно растущих деревьях, что дают вкуснейшие семена и ароматную древесину и господствуют над суровой красотой пейзажей на севере Нью-Мексико, где растут сосны да можжевельник.

Короеды пиньона принадлежат к семейству Scolytidae, одному из немногочисленных семейств насекомых, чьи взрослые особи способны прогрызть внешнюю кору деревьев. Еще несколько лет назад казалось, что короеды заключили с пиньонами что-то вроде пакта. Самки, привлеченные сигналами самцов-первопроходцев, собирались на слабых и умирающих деревьях, чтобы пробурить туннели и отложить яйца. Их вылазки в толще коры прерывали приток жидкостей и питательных веществ. Плесневой гриб Grosmannia clavigera, который разносили жуки, еще сильнее закупоривал организм растения. Слабые деревья капитулировали. Их гибель прореживала лес, но одновременно укрепляла его: популяция сосен выигрывала от ослабления внутривидового соперничества за свет, воду и питательные вещества. Но только 10–15 % вылетов самцов, направленных на рассредоточение, влекли за собой успешное продолжение рода, а здоровые деревья без труда отражали их натиск. Они накачивали смолистую живицу, чтобы заклеить раны в своей коре, насильно вытесняя захватчиков или запечатывая их вязкой массой. Ароматические монотерпены – эфирные масла, растворенные в живице, – нейтрализовывали грибок [447].

Но засуха, опустошившая юго-запад США в первые годы нынешнего века, изменила динамику. Пиньоны, страдавшие от дефицита воды, вырабатывали меньше живицы и обнаружили, что повышенное содержание сахара в их клетках привлекает еще больше короедов. Живица с повышенным содержанием монотерпена, которая вытеснялась из входных отверстий, проделанных жуками, дополнительно привлекала короедов.

Кавитация – разрушение ксилемной ткани, вызванное формированием вакуумных пузырей в условиях засухи, – настолько усилилась, что в некоторых деревьях звуки, вызываемые взрывами пузырей, сделались «почти непрерывным ультразвуковым характерным голосом», саундтреком, за которым, как мы увидим ниже, жуки, по-видимому, внимательно следили [448].

Пока деревья боролись, необычная жара способствовала тому, что жуки (и грибки) размножались и вообще действовали в ускоренном темпе. Сочетание ослабленных деревьев с гиперактивными короедами повлекло за собой катастрофическое вымирание пиньонов в регионе. В 2003 году – на пике кризиса – леса в Нью-Мексико пострадали на площади более семисот семидесяти тысяч акров. Миллионы деревьев погибли, а никаких эффективных мер противодействия не было придумано. По данным аэрофотосьемки, которую провела Служба охраны лесов, подотчетная министерству сельского хозяйства США, и после исследований пиньоно-можжевеловой рощи в Атомной лаборатории Лос-Аламос ученые из Аризонского университета подсчитали, что смертность среди пиньонов в Нью-Мексико, Колорадо, Юте и Аризоне в 2002–2003 годах составила от 40 до 90 % (в разных точках) [449]. Даже если подобные события не повторятся, ландшафт восстановится разве что через несколько столетий.

Но всякому известно, что подобные события, а также другие, пока невообразимые, случатся вновь. И хотя гибель пиньонов стала катастрофой для местных жителей и животных (например, для пиньонной сойки, которая питается шишками), самое мучительное – зловещий отпечаток, который оставили на пейзаже исчезнувшие пиньоны. Их гибель заняла место в списке впечатляющих природных бедствий последних лет, но самые незаживающие раны оставил ураган «Катрина». На знаменитых снимках и фотографиях из Нового Орлеана обнажен клубок проблем, спровоцированных межрасовыми и межклассовыми отношениями, а также некомпетентностью чиновников, безразличием правительства и особенностями климата. Роковое стечение обстоятельств, погубившее пиньоны, связано с насекомыми, грибками, деревьями, нехваткой специальных познаний и вновь с особенностями климата. Оба события четко дают понять, что в эпоху климатических изменений новые образования вряд ли будут иметь прямолинейные последствия. Характерная черта будущего – неизбежное возникновение непредсказуемых явлений в потрясающем масштабе [450]. Забудьте о «внутренней безопасности». Изменилось само время. Мы знаем, что катастрофы надвигаются и что они застанут нас врасплох.

Мы находимся внутри пиньона на севере Нью-Мексико. Всюду вокруг – короеды сосновые, другие короеды, личинки жуков и муравьи-древоточцы. Барабанный бой – это муравьи, говорит мне Дэвид Данн, когда я звоню ему в Санта-Фе. Взрывы – это кавитация. Скрип – дерево качается на ветру.