Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев

Видимо, Риккарди понимал – ситуация с трактатом Галилея в действительности непростая, и не только потому, что тосканский автор защищал гелиоцентризм как физическую истину и какие бы изменения в его сочинение ни вносились, оно все равно останется манифестом новой, коперниканской астрономии. Хорошо информированный, но ограниченный в своих возможностях Риккарди ясно видел – в отличие от Галилея (и тосканского посла) – не только теологический, но и политический, а также личностно-психологический контексты вопроса о выдаче цензурного разрешения на печатание «Dialogo»[743]и, соответственно, более или менее отчетливо представлял себе последствия выхода книги в свет, если только ее публикация не будет санкционирована лично его святейшеством.

Ситуация в Риме весной 1630 года существенно отличалась от той, которую Галилей наблюдал шесть лет назад. Прежде всего изменился сам Урбан VIII. Он стал более мнительным и раздражительным. Если в 1624 году Святейший дал Галилею шесть аудиенций, то сейчас – только одну. И не потому, что понтифик охладел к тосканскому ученому, а потому, что наместника святого Петра терзали заботы, далекие от вопросов космологии и натурфилософии (о чем см. далее). К 1630 году Урбан, как удачно выразился Фантоли, «приобрел <…> горький опыт поражений»[744]. Риккарди же как главный цензор Папской области должен был блюсти интересы веры и Святого престола, поддерживая мнения Святейшего независимо от того, согласен он с ними или нет, тем более что Урбан VIII был не тем человеком, которого можно было легко обмануть или «заболтать» потоками искусного красноречия.

Через полтора месяца после возвращения из Рима Галилей получает известие о смерти князя Чези, последовавшей 1 августа 1630 года. Accademia dei Lincei оказалась в тяжелом положении, надежды на помощь кардинала Франческо Барберини, ее члена, не оправдались, и детище покойного князя стало быстро приходить в упадок. Для Галилея кончина Чези стала тяжелым ударом. Он потерял верного друга, а вместе с ним и надежды на издание «Dialogo» за счет Академии. Чези с его обширными придворными связями и тонким пониманием того, что возможно, а что невозможно сделать в Ватикане, всегда был готов прийти Галилею на помощь. Теперь же все надежды и планы, связанные с Чези и с его Академией, развеялись.

Ситуация осложнялась и тем, что надвигавшаяся из Германии эпидемия бубонной чумы летом 1630 года дошла до Тосканы. Болезнь почти три года свирепствовала на севере Италии, унеся в могилу треть населения Венеции, половину жителей Милана и три четверти в Мантуе. Во Флоренции в 1630 году жертвами болезни стали 7000 человек, 10 % населения. Еще во время страшнейшей эпидемии чумы 1346 – 1349 годов, унесшей четверть населения Европы (около 25 миллионов жизней), дож Венеции распорядился, чтобы всех прибывавших из зараженных местностей держали в изоляции 40 дней, поскольку именно столько времени Христос провел в пустыне. Отсюда и возникло слово карантин (quaranta по-итальянски означает «сорок»). Это мера предпринималась и в последующие столетия, что, разумеется, сильно осложняло жизнь в стране [рис. 2.8].

Зараженных отправляли в госпитали, их вещи сжигались, а дома вместе с проживавшими там родственниками и домочадцами заболевшего заколачивались досками, и обитателям такого дома не разрешалось в течение 22 дней выходить на улицу, казенную еду им доставляли в корзине, которую поднимали к окну. Светские власти пытались воспрепятствовать скоплениям людей, тогда как церковь, наоборот, устраивала процессии и собирала большие толпы во время богослужений. В разразившемся конфликте светские власти Флоренции проявили жесткость и объявили всеобщий карантин, который должен был начаться 25 декабря, но был отложен до 22 января, поскольку к Рождеству не удалось все подготовить к его проведению. В самом начале марта 1631 года мужчинам было разрешено покидать дома, для женщин и детей карантин продлили до 22 апреля.

Рис. 2.8. Фрагмент картины Бенедетто Бонфильи «Мадонна Милосердная (Madonna della Misericordia)». 1464.

Первоначально это полотно находилось в перуджинской церкви Сан-Франческо-аль-Прато, в настоящее время – в расположенной неподалеку капелле Сан-Бернандимо Сиенского. По преданию, полотно было создано для избавления от чумы 1464 г. и затем помогало городу во время других эпидемий. Приведенный фрагмент изображает ангела, поражающего стрелой смерть

Причину болезни тогда не знали, и средства профилактики и лечения предлагались самые фантастические. Так, дочь Галилея, Мария Челеста, советовала отцу принимать каждое утро кашицу, приготовленную из орехов, инжира, листьев руты душистой, соли и меда, запивая стаканом хорошего вина. Однажды в эту кашицу была добавлена даже черная икра[745]. Конечно, от чумы это не спасало, но здоровью не вредило. Самым же надежным во время эпидемий оказывалось древнее правило – cito, longe, tarde, то есть бежать из опасного района как можно быстрее, дальше и возвращаться как можно позже. Сын Галилея Винченцо так и сделал – вместе с беременной женой спасался в горах, а годовалого Галилеино оставил в Беллосгвардо, у деда. Но не все следовали древнему рецепту. Фердинандо II, великий герцог Тосканы, не стал укрываться от мора в одной из своих загородных вилл, но остался во Флоренции, чтобы утешить и поддержать граждан города. Он вместе со своей свитой обходил улицы пешком, поскольку все лошади, кареты и прочие средства передвижения знати были на время эпидемии отданы на общественные нужды.

Поскольку связи с Римом из-за эпидемии чумы и карантинных мер резко ухудшились[746]и о пересылке объемной рукописи в римскую типографию[747], равно как и о поездке в Рим для наблюдения за процессом печатания, не могло быть и речи, Галилей стал подумывать об издании «Dialogo» во Флоренции. На том же настаивал и Кастелли (письмо Галилею от 24 августа 1630 года[748]), ссылаясь также на мнение Висконти.

Галилей обращается к отцу Мостро с просьбой разрешить публикацию «Dialogo» во Флоренции. Выданный Риккарди Imprimatur имел силу только в пределах Папской области, поэтому Галилею нужно было получать новое разрешение в столице Тосканы. Но он мог это сделать и не спрашивая разрешения у Риккарди и тем не менее обратился к нему. Почему? Только ли по соображениям этикета? Чуть ниже я вернусь к этому вопросу. А пока отмечу следующий факт: Галилей в конце августа или в самом начале сентября 1630 года передает свою просьбу к отцу Мостро через Кастелли. Почему Галилей считал, что использование Кастелли в качестве посредника поможет решению вопроса, не очень ясно.